потеряв возможность завести нового друга. Кэсл нашел бутылку «Джи-энд-Би» (при этом он подумал, что цвет виски уже не имеет значения) и поднялся с ней наверх. В голове мелькнула мысль: «Если бы я не уничтожил «Войну и мир», я мог бы почитать сейчас книгу ради удовольствия».

Ему не сиделось на месте, и он снова поднялся в спальню и стал перерывать вещи Сары в поисках своих старых писем, хотя и не мог себе представить, чтобы какое-то его письмо могло послужить уликой, — правда, спецслужба, пожалуй, может извратить любую самую невинную вещь, лишь бы доказать, что Сара все знала. Не верил он, чтобы им не захотелось устроить такое, — в подобных случаях всегда ведь возникает мерзкое желание отомстить. Он ничего не нашел: когда живешь вместе с любимым, старые письма теряют ценность. Кто-то позвонил у входной двери. Кэсл стоял и слушал — раздался второй звонок, потом третий. Он решил, что визитер не даст так просто от себя отделаться и глупо не открывать дверь. Ведь если связь не оборвана, ему же могут что-то сообщить, передать инструкцию… Сам не зная почему, он вынул из ящика у кровати револьвер, заряженный всего одной пулей, и сунул в карман.

В холле он все-таки помедлил. От витража над дверью лежали на полу желтые, зеленые, синие ромбы. Ему пришло в голову, что, если он откроет дверь с револьвером в руке, полиция будет иметь право пристрелить его в порядке самообороны — это было бы наиболее легким решением: публично мертвеца ведь не притянешь к ответу. Но он тут же мысленно обругал себя: его действия не должны быть продиктованы сейчас ни отчаянием, ни надеждой. Не вынимая револьвера из кармана, он открыл дверь.

— Дэйнтри! — воскликнул он. Кэсл никак не ожидал увидеть знакомого человека.

— Могу я войти? — несколько застенчиво спросил Дэйнтри.

— Конечно.

Из какого-то своего укрытия появился Буллер.

— Он не укусит, — сказал Кэсл, увидев, как попятился Дэйнтри. Он схватил Буллера за ошейник, и тот уронил слюну между ними, словно неловкий жених — обручальное кольцо. — Что вы делаете в наших краях, Дэйнтри?

— Случайно проезжал мимо и решил навестить вас.

Это объяснение было настолько шито белыми нитками, что Кэслу стало жаль Дэйнтри. Он ведь не из этих вкрадчивых, внешне дружелюбных иезуитов-сотрудников, которых выращивает МИ-5 для ведения дознания. Он просто офицер безопасности, которому доверили следить за соблюдением правил и проверять чемоданчики и портфели.

— Не выпьете чего-нибудь?

— С удовольствием. — Голос у Дэйнтри звучал хрипло. Он сказал, точно стремясь найти всему оправдание: — Вечер такой холодный, мокрый.

— Я весь день не выходил из дома.

— Вот как?

Кэсл подумал: «Не то я сказал, если утром звонили со службы». И добавил:

— Только выводил собаку в сад.

Дэйнтри взял стакан с виски, долго смотрел на него, потом, точно газетный фоторепортер, быстро оглядел комнату. Так и казалось, что веки у него щелкают, как затвор фотоаппарата. Он сказал:

— Надеюсь, я вам не мешаю. Ваша супруга…

— Ее нет дома. Я сейчас совсем один. Если не считать, конечно, Буллера.

— Буллера?

— Моего пса.

Их голоса подчеркивали глубокую тишину, царившую в доме. Они поочередно нарушали ее, обмениваясь ничего не значащими фразами.

— Надеюсь, я не слишком много налил вам воды в виски, — заметил Кэсл. Дэйнтри так и не притронулся к напитку. — Я как-то не подумал…

— Нет, нет. Именно так я и люблю.

И снова опустилась тишина, словно тяжелый противопожарный занавес в театре.

— Дело в том, что у меня небольшая неприятность, — доверительным тоном начал Кэсл. Сейчас, пожалуй, было самое время установить непричастность Сары.

— Неприятность?

— От меня ушла жена. Вместе с нашим сыном. Уехала к моей матери.

— Вы хотите сказать, вы поссорились?

— Да.

— Мне очень жаль, — сказал Дэйнтри. — Это ужасная штука. — Казалось, он считал такую ситуацию столь же неизбежной, как смерть. — Помните, — сказал он далее, — когда мы с вами в последний раз виделись… на свадьбе моей дочери? Вы тогда были так любезны, что поехали потом со мной к моей жене. Мне было чрезвычайно приятно, что вы были со мной. Я еще разбил там одну из ее сов.

— Да. Я помню.

— По-моему, я даже не поблагодарил вас по-настоящему за то, что вы со мной поехали. Тогда тоже была суббота. Как сегодня. Она ужасно разозлилась. Я имею в виду: моя жена — из-за совы.

— Нам пришлось тогда срочно уехать из-за Дэвиса.

— Да, бедняга.

И снова, как в старину после заключительной реплики, опустился противопожарный занавес. Скоро начнется последний акт. А сейчас — антракт и время идти в бар. Оба одновременно выпили.

— А что вы думаете по поводу его смерти? — спросил Кэсл.

— Не знаю, что и думать. Сказать по правде, стараюсь не думать об этом вообще.

— Считают, что он был повинен в утечке, которая произошла в моем секторе, да?

— Начальство не очень-то все раскрывает офицеру безопасности. А почему вы так решили?

— Обычно ребята из спецслужбы не проводят обыска, когда кто-то из нас умирает, — так не заведено.

— Нет, полагаю, что нет.

— Вам тоже смерть Дэвиса показалась странной?

— Почему вы так говорите?

«Мы что же, поменялись ролями, — подумал Кэсл, — и я допрашиваю его?»

— Вы же только что сказали, что стараетесь не думать о его смерти.

— В самом деле? Не знаю, чтó я имел в виду. Возможно, на меня подействовало ваше виски. Вы, знаете ли, совсем немного подлили в него воды.

— Дэвис никому ничего не выдавал, — сказал Кэсл. Ему показалось, что Дэйнтри смотрит на его карман, который лежал на подушке кресла, обвиснув под тяжестью револьвера.

— Вы в этом уверены?

— Я это знаю.

Трудно было бы яснее выразиться, чтобы взвалить вину на себя. Быть может, в конце концов, Дэйнтри и не так уж плохо ведет допрос, и эта застенчивость, и смущение, и откровенные признания — на самом деле лишь новая метода поведения с подозреваемым, которая ставит Дэйнтри классом выше сотрудников МИ-5.

— Вы это знали?

— Да.

Интересно, подумал он, что станет теперь делать Дэйнтри. Права на арест у него нет. Значит, ему надо искать телефон и советоваться с Фирмой. Ближайший телефон находится в полицейском участке в конце Кингс-роуд — едва ли у него хватит нахальства попросить разрешения воспользоваться телефоном Кэсла! И понял ли Дэйнтри, чтó лежит у него в кармане. Боится ли он? «Когда он уйдет, я еще смогу удрать, — подумал Кэсл, — если есть куда удирать; удирать же неизвестно куда, лишь бы отсрочить момент поимки, — это паникерство». Лучше ждать на месте, — это будет хотя бы