Только Лаудон и Зесвеген пытались отбиваться. Их бомбардировали из орудий и взяли приступом. Защитников перебили или пленили, горожан объявили пленниками: безсмысленным упрямством и кровопролитием они сами лишили себя мягких условий капитуляции. Но в августе царские полки подошли к Кокенгаузену, и вдруг обнаружился сюрприз. В городе оказался уже не польский гарнизон, а отряд Магнуса, его воины объявили, что Кокенгаузен принадлежит Ливонскому королю, и отказались впустить русских!

Стало выясняться, что вассал государя действует исподтишка и очень активно. Разослал по городам воззвания — если они не желают попасть в страшное рабство «московитов», хотят сохранить «свободу, жизнь, достояние», пускай сдаются Магнусу. Для многих этот вариант показался предпочтительным, 6 городов и несколько замков признали себя подданными Ливонского короля, выдали ему находившихся у них поляков, в том числе их командующего Полубенского. А Магнус после таких успехов настолько возгордился, что обратился к царю. Потребовал (именно потребовал!), чтобы русские не беспокоили его владений. И в числе «своих» городов называл даже Дерпт.

Иван Васильевич, его воеводы и ратники были немало удивлены. В Кокенгаузене, когда полсотни немцев Магнуса отказались выполнять царское (!) повеление, русские просто бросились в атаку и перебили их. А государь послал строгий выговор «гольдовнику (даннику, прислужнику — авт.) нашему Магнусу королю». Напомнил, кому он всецело обязан, и предложил быть послушным, довольствоваться тем, что ему дают. А если ему мало — «и ты поедешь в свою земель Езель и в Дацкую землю за море» [680]. Царь послал к нему думного дворянина Баиму Воейкова, он забрал у Магнуса Полубенского и привез в русскую ставку.

Да, Иван Васильевич был грозным для врагов. Начиная поход, он написал суровое письмо тому же Полубенскому. Напомнил, как он в 1569 г., переодев отряд опричниками, захватил Изборск, набезобразничал там, разграбил церкви, «отступив от христианства». Подшутил над его титулом «справца рыцарства вольного». Не без угрозы подметил, что «вольные», никому не подчиняющиеся воины — это разбойники, стало быть, и Полубенскому надо носить звание «справца над шибеницыными людьми», т. е. над висельниками. Казалось бы, за совершенные дела его ожидала кара. Но сейчас он был побежденным, и царь встретил его без всякой злобы. Велел разместить получше, угощал, запросто беседовал с ним.

Полубенский был совершенно растроган таким великодушием. В нескольких городах еще находились польские гарнизоны, и он написал приказ сдаться, поскольку «нет нам отсели ни надежи… от панов-рады, ни от гетманов, ни от земли Польские и Литовские» [680], — защитники послушались, и их отпустили по домам. А Полубенский настолько высоко оценил благородство и душевные качества царя, что в порыве чувств раскрыл ему тайну. Что Магнус — предатель и уже снесся с Баторием, договорился со всеми городами перейти к нему. Вот тут уж Иван Васильевич решил разобраться серьезно. Вызвал вассала к себе. Обвинение подтвердилось, Магнуса и 25 дворян из его свиты арестовали, а его города было велено занять русскими войсками.

Не везде это прошло гладко. В Вольмаре комендант Магнуса отказался выполнять приказ. Богдану Бельскому пришлось прибегнуть к силе, гарнизон разоружили и пленили. А в Венден отряд Голицына и Салтыкова вступил мирно, воинам было категорически запрещено задевать жителей. Но ливонцы Магнуса и часть местных немцев заперлись в центральной цитадели, вероломно и неожиданно открыли огонь, убив «многих детей боярских» и ранив Салтыкова [681]. Русские подвезли пушки, открыли огонь. Обстрел продолжался три дня, и грянул страшный взрыв, замок взлетел на воздух.

Доверчивые историки переписывают сентиментальные сцены: как укрывшиеся в замке воины, горожане с женами и детьми решили подорваться, чтобы избежать жутких казней. Как их укрепляли пасторы, какие возвышенные речи произносились, как они прощались друг с другом и молились [681]… Хотя эти сцены были «высосаны из пальца» пастором Рюссовым и другими проповедниками, старавшимися вдохновить ливонцев на борьбу с русскими. Причем о лживости сюжета догадаться совсем не трудно. Потому что при взрыве не уцелел никто [681]. О том, что происходило в замке, рассказать было некому! Возможно, в пороховой погреб попало ядро, или взрыв произошел по неосторожности защитников. Он был такой мощный, что снес дома вокруг цитадели, погибло много осаждающих, а еще больше горожан. Царским ратникам пришлось тушить пожары, вести спасательные работы. Но неприятельская пропаганда, конечно же, объявила всех пострадавших жертвами Ивана Грозного! Назвала эту трагедию «венденская кара».

Правда, сам государь даже не подозревал, что он кого-то «покарал». Он ехал в Венден с совершенно другой целью. Наметил в этом городе устроить торжества по случаю окончания похода. Но Венден оказался настолько разрушен, что празднование пришлось перенести в Вольмар. И было что праздновать! За 2 месяца под власть царя перешло 27 городов. Севернее Двины было занято все, кроме Ревеля и Риги. Подступать к рижской твердыне Иван Васильевич не стал. Ее осада потребовала бы отдельной кампании, больших затрат и крови. Но окрестности Риги контролировали русские, и царь надеялся, что жители, поразмыслив, сами перейдут к нему. Оценят безопасность под его защитой, торговые выгоды, об этом он и написал рижанам. Да и Ревель, одиноко торчавший посреди русских владений, никуда не денется.

Основания для таких надежд имелись. Купцы и ремесленники Нарвы, Дерпта, Пернова отнюдь не жаловались на свое положение, и в Риге, Ревеле знали об этом. А царя после его побед в Ливонии ох как зауважали! Здешние дворяне старались теперь поступить к нему на службу. Князья Мекленбурга, которым Сигизмунд передал права на Рижское архиепископство, обратились к Ивану Грозному. Просили подтвержить эти права, а за это архиепископ вместе с Ригой перейдет в его подданство. К нему попросились обратно даже Таубе и Крузе! К тому самому царю, которого изобразили «чудовищем» в своем пасквиле! Обещали помочь в покорении Риги, Курляндии. Но и к ним Иван Васильевич отнесся милостиво! [681] Он же понимал: шпионы есть шпионы, такое у них ремесло. Ответил им, что согласен принять. Могли еще пригодиться.

27 сентября в Вольмаре государь дал пир воинам. Никакие испытания, беды, измены, которые ему пришлось пережить, так и не ожесточили его. Не смогли превратить в мрачного и замкнутого человека. Радоваться он тоже умел. Искренне, широко, по-русски. Снова, как когда-то под Казанью, чествовал всех соратников, от бояр до рядовых. Снова все они вместе со своим царем сидели за накрытыми столами, и он славил воинов, щедро награждал. Победа была общая — и радость общая. Царь усадил за праздничные столы и польских пленников. Обласкал их наравне с победителями, одарил шубами, кубками, ковшами,