Некоторые сведения относительно численности больных, над которыми было совершено возложение рук при Людовике XIII, даны по «Gazette de France» в изд.: Revue des traditions populaires. 1902. Т. XVII. Р. 417.

Отношение французской королевской власти к седьмым, сыновьям. Меры, принятые архиескопом бордоским, следует сопоставить с перепиской XVIII века, которую я упомянул выше, в разделе «Добавления и исправления», VII; я узнал о существовании этой рукописи слишком поздно и не сумел вовремя познакомиться с ней.

Говоря о Джордже Булле, чью проповедь я цитирую, я должен был бы, разумеется, указать годы жизни этого теолога, который некогда имел европейскую известность, а сегодня прочно забыт; издание, которым я пользовался и на которое я ссылаюсь в примечании 924, вышло в 1816 г., что может ввести читателей в заблуждение: на самом деле Джордж Булл родился в 1634 г., а умер в 1710 г.; проповеди его были опубликованы лишь посмертно.

Карл II возлагает руки на больных золотухой. — В «Revue historique» (1915. Т. 119. Р. 431) напечатана рецензия на издание «Истории Англии» Маколея (Macaulay. History of England. Ed. С. H. Firth. Т. IV, V, VI), из которой можно понять, что на одной из иллюстраций, помещенных в этом издании, изображен «Карл II, возлагающий руки на больных золотухой». Мне не удалось познакомиться с этим изданием; по всей вероятности, в нем воспроизведена одна из гравюр, указанных в нашем Приложении II (№ 12 или 13). Кстати, к репродукциям № 13, указанным выше, следует добавить ту, которая помещена в кн.: Barfoed Chr. Haands-Paalaeggelse (на развороте со с. 72).

Диадема и корона. — По мнению г-на Мориса (Maurice J. II Bulletin de la soc. nationale des Antiquaires. 1921. P. 233) «корона с кабошонами и подвесками» была введена в римской империи Константином Великим в противоположность диадеме «восточных царей» и Диоклетиана и в подражание царям Израиля; она сделалась инсигнией императоров, в противоположность диадеме, оставшейся инсигнией кесарей. От нее, по-видимому, ведет свое происхождение и корона королей Франции.

Ведя речь о Жане Голене, следовало отослать к библиографии, приведенной в кн.: Moulinier A. Les sources de l'histoire de France. T. IV. № 3344; нужно отметить, что работа: Thomas Ant. Mel. (d'archeologie et d'histoire) de l'ecole de Rome. T. II. 455 — упомянута напрасно; о Голене в ней ничего нет.

Послесловие.

Марк Блок и историческая антропология

Лучше поздно, чем никогда: отечественный читатель наконец-то получил возможность познакомиться с трудом Марка Блока, — спустя три четверти столетия после его опубликования. Отставание чудовищное! К несчастью, это отставание приходится констатировать применительно к историческому знанию в целом, ибо в нашей стране и историки-профессионалы, и читающая публика вплоть до самых последних лет были почти наглухо отрезаны от достижений мировой гуманистики. Препятствием для ее освоения служило, разумеется, не только то, что произведения наиболее выдающихся представителей зарубежной исторической мысли не переводились на русский язык и были малодоступны даже в научных библиотеках, — официальные идеологические установки внушали читателям подозрительность по отношению к «буржуазным ученым», и пышным цветом цвела так называемая критика немарксистской историографии, дававшая превратное о ней представление. Сочинения этих внушавших подозрение ученых рассматривались преимущественно или исключительно под углом зрения «идейной борьбы», а их позитивный вклад в науку, их достижения в области гносеологии и получения нового знания игнорировался.

Между тем на протяжении последних нескольких десятилетий историческая наука на Западе проделала большой путь, возникли и получили развитие новые направления исследования, в обиход историков были внедрены новые понятия, они стали мыслить существенно по-иному. Естественно, ныне «Короли-чудотворцы» читаются далеко не так, как были восприняты при первом появлении этой книги в 1924 году. В то время она осталась скорее исключением, отходом от господствующей историографической традиции, тогда как в наши дни она без труда вписывается в контекст утвердившегося направления — исторической антропологии. Эта последняя сосредоточивает внимание на человеке — члене общества, изменяющегося во времени. Историки, разделяющие принципы исторической антропологии, изучают деяния и мысли не одной только правящей и интеллектуальной элиты, но стремятся пробиться к другому уровню исторической реальности, — охватить повседневную жизнь людей из разных слоев общества, воссоздать, в той мере, в какой это возможно, их взгляды и привычки сознания, их системы ценностей, определявшие их поведение, реконструировать картину мира, которая детерминировала их образ жизни и налагала на их мысли и поступки неизгладимый отпечаток.

При таком подходе к изучению истории делаются шаткими или разрушаются те барьеры, которые разделяли в сознании историков-позитивистов социальную структуру и культуру. Становится все более ясным, что общественные отношения и институты, политические события не могут быть поняты, если историк не знает, каково было содержание духовной жизни людей, участвовавших в этих событиях. Центр тяжести в историческом исследовании явно смещается в сторону изучения человеческого сознания, а структура этого последнего в глазах историка уже не ограничена сферой четко выраженной политической или религиозной идеологии. Эмоциональная жизнь людей, их меняющиеся настроения и стереотипы мышления, их верования и формы мировосприятия оказываются при этом подходе не менее существенными факторами исторического движения, нежели решения правителей или идеи выдающихся мыслителей. В действительности эти глубинные установки сознания и эмоциональной жизни несравненно более весомы, чём «броуново движение» политической истории.

Историк, который разделяет принципы исторической антропологии, порывает с традициями Ideengeschichte, или Geistesgeschichte, которая исходила из убеждения, что философскими концепциями, богословскими доктринами и научными и эстетическими теориями, четко сформулированными теми или иными мыслителями и писателями, равно как и их творческими шедеврами, и исчерпывается содержание культуры. С точки зрения антропологии, культура, понимаемая в качестве движущей силы общества, охватывает человеческое воображение, привычки сознания, устойчивые формы поведения, знаковые системы, нравственные установки, системы ценностей, верования и обычаи. Изучением содержания этого в высшей степени сложного и отнюдь не всегда ясно выраженного духовного универсума участников исторического процесса и заняты в первую очередь приверженцы нового направления исторической мысли.

Обновление арсенала методов и понятий исторической науки, исходящее от этого направления, столь значительно, что было оценено как «коперниканский переворот» в историографии. Действительно, есть все основания утверждать, что историческое исследование, руководствующееся принципами антропологии, ближе подошло к выявлению присущей ему специфики, к более адекватному пониманию своего собственного предмета. Историки уже не могут довольствоваться внешним описанием политических событий, социальных и экономических структур,