Затем Макензен затеял разговор о том, будто американо-бразильские торговые отношения направлены на подрыв германской торговли в Бразилии. Когда я сказал ему, что позиция Америки вызвана всего лишь недовольством германской политикой субсидирования экспорта в Бразилию, он признал наличие таких субсидий. Между тем месяц назад, выражая мне протест против наших торговых соглашений, он отрицал факт субсидирования Германией своего экспорта. Когда я напомнил ему об этом, он заявил: «Нет, этого я не говорил». Однако я убежден, что это было сказано. Тогда же я сообщил об этом в Вашингтон.

Неудовлетворенный заявлениями министерства иностранных дел о Дальнем Востоке, я отправился к французскому послу. Он опроверг причастность России к развязыванию военных действий на Дальнем Востоке, но отметил, что вступление России в войну на стороне Китая вызовет европейскую войну. По поводу германских дел в Испании он сказал, что в прошлую субботу Гитлер говорил с ним так, будто был уверен в скором окончании войны. Франсуа-Понсэ сказал:

– Внутренние трудности и недовольство в Италии слишком сильны, и Муссолини не пошлет больше войск в Испанию.

У меня имеются сомнения в этом, хотя я готов поверить, что итальянский народ против дальнейшего участия в испанской войне.

Французский посол рассказал мне о массовом пропагандистском митинге в Мюнхене, посвященном изящным искусствам. По его словам, речь Гитлера была детским лепетом. На мой вопрос о том, будет ли он присутствовать на нюрнбергском партийном съезде в сентябре, он ответил:

– Все остальные дипломаты дали понять, что они будут присутствовать. Я запросил свое правительство, должен ли я ехать, и, не получив ответа, сообщил Бюлову-Шванте, начальнику протокольного отдела, что могу присутствовать только один день и не буду слушать пропагандистские речи.

Это будет первый случай присутствия на съезде послов демократических стран. Я сказал ему, что не могу присутствовать на этих партийных пропагандистских сборищах. Я никогда этого не делал и не сделаю, если не будет приказа от моего правительства, а это приведет к моей отставке. Я не намерен сидеть тихо и слушать, как Гитлер и Геббельс поносят демократию. Франсуа-Понсэ согласился, но сказал:

– Возможно, всем нам придется присутствовать, чтобы избежать осложнений.

Суббота, 24 июля. Моя жена и я выехали из дома без четверти одиннадцать утра и прибыли в Гамбург около половины шестого вечера, сделав одну лишь получасовую остановку, чтобы позавтракать. Я тотчас же занял свою каюту на борту «Сити оф Балтимор», и в семь часов вечера корабль медленно поплыл вниз по Эльбе.

Понедельник, 26 июля. Вчера море было неспокойно, и почти всех укачало. Я сел на пароход изнуренный, с головной болью, мучившей меня в течение двух месяцев, и с невралгическим несварением желудка, от которого я страдал так, что ничего не мог есть в течение тридцати часов.

В сообщениях из Берлина говорится о новых арестах среди протестантских проповедников, из которых пятьдесят семь брошены в тюрьмы, в том числе брат Нимеллера. Два немца, жившие у польской границы, были казнены в пятницу по обвинению в выдаче полякам военных планов немцев. Продолжается тот же произвол по отношению к католикам, протестантам, евреям и, конечно, по отношению ко всем, кто критикует нацистский режим. Идея тоталитарного государства претворяется в жизнь по-прежнему. Уже два года, как я лелею надежду навсегда уехать из Германии. Не знаю, что скажет мне президент на сей раз, но мне трудно дышать этим воздухом.

Среда, 4 августа. Рано утром мы прибыли в Норфолк. К пяти часам дня мы приехали в Раунд-Хилл. На протяжении всего пути фермы выглядели процветающими. Старинная часть Виргинии показалась мне более цветущей, чем я ожидал. От Лисбурга до Раунд-Хилла хлеба еще лучше.

Среда, 11 августа. После недели, проведенной на своей ферме, где я выполнял разные легкие работы по ремонту дорожек, переносу коптильни на новое место, я был приглашен к президенту Рузвельту на завтрак. Человек двадцать ждали приема, когда я вышел от него. Президента очень тревожит усиление угрозы войны и продолжающаяся депрессия в Соединенных Штатах. Он весьма откровенно беседовал со мной в течение часа.

– Я просил бы вас вернуться в Берлин на два-три месяца, – сказал Рузвельт. – После вашей отставки я, согласно обещанию, намерен назначить на это место посла Дэвиса, находящегося сейчас в России.

Президент слышал о том, что я приглашен выступить в начале сентября в Вильямстаунском институте общественных отношений. Он настаивал, чтобы я принял приглашение и «рассказал всю правду о положении вещей». Я сказал ему, что меня просят выступить в университетах Виргинии и Северной Каролины, но это будет трудно сделать, так как я не совсем здоров и нуждаюсь в хорошем отдыхе. Он убеждал меня принять все приглашения, какие возможно. Было ясно: он хочет, чтобы я, по возможности, обстоятельно изложил и проанализировал проблемы, стоящие перед Америкой и перед всем миром.

После совещания в Белом доме я нанес визит Хэллу. Я был удивлен, когда он сообщил о протесте, заявленном послом Дикгофом 6 августа по поводу моего интервью, опубликованного 5 августа, в день прибытия. В нем не упоминались ни Германия, ни какие-либо события в Германии, хотя я ссылался на Мартина Лютера. Поэтому мне совершенно непонятно, что он мог увидеть предосудительного в моих словах. По словам Хэлла, он немедленно возразил Дикгофу: «Я полностью согласен с тем, что было сказано нашим послом, и не вижу оснований для протеста». Мы беседовали почти в течение часа, и наши взгляды на европейские дела, как и прежде, полностью совпали. Он довольно ясно показал свое отрицательное отношение к назначению Дэвиса послом в Берлин; и он, казалось, был рад тому, что мне предложено вернуться туда, хотя бы на три месяца.

Мой хороший друг, судья Р. Уолтон Мур, теперь советник государственного департамента, посоветовал мне нанести визит новому заместителю государственного секретаря Самнеру Уэллесу. Мне давно уже казалось, что Уэллес отрицательно относится ко мне и ко всем моим предложениям. Тем не менее я послал ему свою визитную карточку через его секретаря с предложением навестить его, но он был занят, а мне не хотелось ждать, и я на своей машине вернулся на ферму.

Вашингтон наводнен автомашинами в еще большей мере, чем прежде. По городу трудно не только ездить, но и ходить пешком.

Я потратил почти час, чтобы добраться до магазина, где купил коробку для подшивки писем, хотя этот магазин удален на три квартала от государственного департамента. Сотни и тысячи машин неслись по дороге. Человек, заправивший мою машину, сказал: «В Вашингтоне 700 тысяч автомобилей, а жителей менее 600 тысяч». Я был рад, когда выбрался из города.

Суббота, 4 сентября. Сегодня утром я прочел в «Нью-Йорк геральд трибюн» абзац из моего конфиденциального письма Хэллу, в котором я рекомендовал Прентису Джильберту, нашему поверенному в делах в Берлине, не присутствовать на нацистском сборище в Нюрнберге. В статье приводилась также ссылка на телеграмму, которую я послал ему из Вильямстауна и в которой также резко протестовал против нарушения нашей 150-летней дипломатической традиции – не присутствовать на официальных партийных торжествах в других странах.