Однако дочь Федерико, предыдущего герцога Урбино, управлявшая Сенигальей и имевшая прозвище «префектесса», поскольку была замужем за Джованни делла Ровере, которого его дядя Сикст IV назначил префектом Рима, поняла, что против сил герцога Валентинуа ей не устоять, и, оставив крепость на попечение одного из военачальников, поручила ему выторговать как можно более выгодные условия сдачи города, а сама уплыла в Венецию.

Герцог Валентинуа, находясь в Римини, узнал об этом от посланца Вителоццо и Орсини, который сообщил, что комендант крепости сдать ее отказался, но готов вступить в переговоры – для того-то его и отправили в Сенигалью. Чезаре ответил, что в этом случае он пошлет часть своих отрядов назад в Имолу и Чезену; они ему не нужны, так как войск союзников и его эскорта хватит для такой безделицы, как полное усмирение герцогства Урбино. Однако, добавил он, сделать это он не сможет, если старые друзья будут продолжать относиться к нему с недоверием и обсуждать планы свои, равно как и его собственные, относительно их общего будущего лишь через посредников. Когда посланец привез союзникам ответ Чезаре, они, понимая справедливость его замечания, все же продолжали колебаться. Особенно упорствовал Вителоццо Вителли, испытывавший к Чезаре непреодолимое недоверие, но в конце концов под давлением Оливеротто, Гравины и Орсини он согласился отправиться к герцогу, но вовсе не из-за того, что вдруг поверил во вспыхнувшую с новой силой дружбу Борджа, а просто чтобы не выглядеть трусливее сотоварищей.

Об этом столь долгожданном для него решении герцог узнал по прибытии в Фано, 20 декабря 1502 года. Он тут же позвал восьмерых самых верных приспешников, и среди них своего племянника Энну, Микелотто и Уго де Кардона, и велел им, когда в Сенигалье он встретится с Оливеротто, Гравиной, Вителоццо и Орсини, подойти поближе и, якобы для оказания почестей, встать слева и справа от каждого из них, чтобы по данному сигналу арестовать их или заколоть кинжалом. Затем, разбив соратников попарно и указав, кто кем должен заниматься, он посоветовал им не выпускать своих подопечных из виду с момента их прибытия в Сенигалью и довести их до приготовленных для каждого покоев. После этого он отправил гонцов к расквартированным в окрестностях солдатам с приказом собраться в количестве восьми тысяч человек на берегах Метауро – маленькой умбрийской речушки, впадающей в Адриатическое море и прославившейся тем, что на ней потерпел поражение Гасдрубал.[167]

31 декабря герцог прибыл в армию, тут же выслал вперед двести всадников, за ними отправил пехоту и отправился следом сам в окружении латников; войско двигалось вдоль берега Адриатики: справа были горы, слева – море; дорога порою так сужалась, что по ней могли пройти не более десяти человек в ряд.

После четырехчасового марша герцог свернул с дороги и увидел Сенигалью, расположенную примерно в миле от моря и в полете стрелы от гор; между городом и армией пролегла река, и людям пришлось какое-то время идти вдоль нее, прежде чем они нашли мост, перекинутый у самого городского предместья. Там герцог Валентинуа, приказав кавалерии остановиться, поставил ее в два ряда – один между дорогой и рекой, другой со стороны полей, – после чего по образовавшемуся коридору двинулась пехота и, перейдя через мост, углубилась в город, где и расположилась в боевом порядке на площади.

Чтобы освободить место для армии герцога, Вителоццо, Гравина, Орсини и Оливеротто разместили свои войска в небольших городках и деревнях в окрестностях Сенигальи, и лишь Оливеротто оставил примерно тысячу пехотинцев и пятьсот кавалеристов в предместье, через которое проходил герцог.

Едва сам Чезаре подошел к городу, как увидел у ворот вышедших ему навстречу Вителоццо, Гравину и Орсини: лица двоих последних выражали радость и доверие, тогда как первый казался крайне печальным и удрученным, словно догадывался о том, что его ждет. Похоже, у него и в самом деле были дурные предчувствия, поскольку, покидая армию перед отъездом в Сенигалью, Вителоццо распрощался с нею, словно в последний раз, поручил семью заботам своих капитанов и со слезами на глазах расцеловал детей – странная слабость в столь отважном кондотьере.

Герцог подошел к союзникам и в знак примирения протянул руку, причем сделал это с таким добродушным и веселым видом, что у Гравины и Орсини не осталось больше никаких сомнений в том, что их былая дружба вернулась, и только Вителоццо Вителли пребывал все в такой же печали. Приспешники герцога, как было им ведено, сразу же заняли места справа и слева от своих подопечных, которые были все на месте, за исключением Оливеротто; обеспокоенный герцог стал повсюду искать его глазами, но, миновав предместье, увидел, что тот маневрирует со своими отрядами на площади. Чезаре тут же послал к нему Микелотто и Энну, поручив им передать Оливеротто, что негоже с его стороны выводить свои войска, которые могут поссориться с солдатами герцога и затеять потасовку; лучше бы он отправил их по казармам и присоединился к товарищам, находившимся подле Чезаре. Оливеротто, которому было уготовано судьбою разделить участь остальных, покорно приказал солдатам возвращаться по квартирам и пустил свою лошадь в галоп, сопровождаемый с обеих сторон Энной и Микелотто. Завидя его, Чезаре пожал ему руку и двинулся дальше к приготовленному для него дворцу во главе четырех своих жертв.

У порога Чезаре спешился первым и, велев командиру латников дожидаться его приказов, вошел во дворец; следом за ним направились и четверо союзников, каждый в сопровождении двоих провожатых. Едва все они поднялись по ступенькам и оказались в первой зале, как Чезаре повернулся и проговорил «Пора!» Это был условленный сигнал. Четверых военачальников схватили, повалили на пол и, приставив каждому к горлу кинжал, разоружили.

Пока их препровождали в подземелья дворца, Чезаре вышел на балкон и крикнул командиру латников: «Вперед!» Будучи заранее предупрежден, тот бросился со своим отрядом к казармам, куда только что ушли солдаты Оливеротто; ничего не подозревавшие, они тут же были взяты в плен, после чего отряды герцога принялись грабить город, а сам он послал за Макиавелли.

Герцог Валентинуа и посланец Флорентийской республики пробыли с глазу на глаз почти два часа, и вот как об этом рассказывает сам Макиавелли:

«Вызвав меня, он преспокойно объявил, что рад успеху предприятия, о котором говорил со мною накануне, и я вспомнил о беседе, хотя не понял тогда, что он хотел мне сказать. Затем он объяснил, весьма умно и с чувством большой приязни к нашему городу, причины, заставляющие его искать союза с нами, надеясь при этом, что вы пойдете навстречу его желанию. В заключение он поручил мне передать вашей синьории три соображения: во-первых, порадоваться вместе с ним событию, позволившему одним ударом покончить со смертельными врагами короля, вашими и его собственными, и в зародыше искоренить причины возмущения и беспорядков, способных разорить всю Италию; этот поступок, а также его отказ выступить против вас в поход, что ранее предлагали ему теперешние его пленники, должен вызвать вашу благодарность. Во-вторых, он попросил, чтобы вы в доказательство крепкой дружбы продвинули кавалерию в сторону Борго, а также собрали там пешие войска, дабы иметь возможность в случае необходимости двинуться вместе с ним на Кастелло или Перуджу. И наконец, он желает, и это его третья просьба, чтобы вы арестовали герцога Урбино, если тот, прослышав о пленении Вителоццо, окажется на ваших землях. Когда же я возразил, что выдать ему пленника будет недостойно республики и она никогда на это не пойдет, он согласился со справедливостью моего замечания и добавил, что будет достаточно, если вы оставите его у себя и не выпустите на свободу без его ведома. Я пообещал его высочеству передать вам все сказанное, и он будет ждать вашего ответа».