Что касается Шакьямуни, то он, несмотря на свое высокое рождение и возможность иметь все, что пожелаешь — он родился в царской семье и должен был унаследовать престол, у него были жена и сын, перед ним открывалось будущее, полное наслаждений и почестей, — так вот, несмотря на все это, он в двадцатидевятилетнем возрасте, по словам профессора Накамуры, «охваченный идеей обрести истину и разрешить проблему человеческой жизни, покинул дворец и стал отшельником». В течение семи последующих лет Шакьямуни вел суровую, аскетическую жизнь: бродил по Индии, кормился подаянием, встречался с известными мудрецами, аскетами, отшельниками, набирался мудрости, медитировал в тени деревьев, а временами боролся с дьявольским искушением. И профессор в своей книге воссоздал его жизнь за эти семь лет так подробно, будто сам всюду шел за ним по пятам.

Вот что он пишет об отказе Будды от мирской жизни, одновременно знакомя читателей с обычаями тогдашней Индии.

«Будда смог принять такое решение и непоколебимо следовать ему по той причине, что его уход от мира вовсе не означал, что отныне он будет жалким изгоем. Отказавшись от любимых жены и сына ради отшельнической жизни, он действовал в полном соответствии с обычаями, существовавшими тогда в Индии в среде подвижников. К примеру, в наши дни есть люди, которые, желая заниматься наукой или совершенствоваться в каком-нибудь мастерстве, отдаляются от семьи и большую часть времени проводят в столице или за границей. В сущности, Будда поступил примерно так же».

Прочтя эти строки, я живо вспомнил слова, сказанные мне Шакьямуни, и едва не закричал: «А ведь это и в самом деле был Шакьямуни!»

Не зря он сказал тогда, что у нас с ним много общего — он ушел из родного дворца, чтобы стать отшельником, а я покинул родную деревню ради того, чтобы поступить в университет. А потом для него, как и для меня, начались годы ученичества — целых семь лет подвижнической жизни. Тут меня стало снедать сильнейшее любопытство: а что же сталось с ним, когда годы ученичества закончились?

Что обрел он за семь лет ученичества? Профессор, приводя богатейший материал, делится с читателями своими выводами. По его словам, после семи лет ученичества Шакьямуни отказался от аскетической жизни, которую вел, ибо, не желая «связывать себя никакими принципами и догмами, стремился к тому, чтобы увидеть реального человека в его истинном обличье и обрести душевный покой, доверившись судьбе». Он и не помышлял о том, чтобы наставлять людей на путь истинный.

И что же, выполнив все свои желания, Шакьямуни вернулся к жене и сыну?

Отнюдь. После окончания периода ученичества он отправился в местечко Бодх-гая и там, сидя под баньяном, достиг Просветления. Этот момент обрисован профессором так же убедительно, с привлечением обширных сведений из разных источников. Однако, читая это место, я вдруг задумался.

У Шакьямуни ни после окончания срока ученичества, ни непосредственно после достижения Просветления не возникало мысли о том, что его долг — спасать страждущих. Согласно легенде, он решил наставлять людей на путь истинный позже, следуя воле одного из верховных богов, Творца Вселенной Брахмы, при этом буддизм как учение пришел к отрицанию существования Бога-Творца, авторитет Будды, авторитет учения ставится его последователями выше авторитета богов, и всякая связь Шакьямуни с Брахмой отрицается.

«Верховный Бог, Творец Вселенной»… Да ведь это то же самое, что «единый Бог, великая сила, создавшая Вселенную», о котором говорил Жак! То есть речь снова идет о Боге-Родителе, причем Шакьямуни, посетив меня в феврале прошлого года, признал, что, когда ему было тридцать шесть лет, на него снизошел Бог, после чего в течение сорока четырех лет он наставлял людей на путь истины, следуя указаниям Бога-Родителя.

Поняв это, я испытал некоторое облегчение, одновременно у меня пробудился еще больший интерес к книге Накамуры, и я с увлечением продолжил чтение…

Таким образом, мне стало ясно, почему Бог-Родитель приказал мне изучить деяния Иисуса и Шакьямуни — Он хотел убедить меня в том, что и христианство и буддизм в основе своей представляют собой одно и то же, а именно учение Бога-Родителя.

Я уже писал о том, что посредине третьей главы перо мое вдруг замерло и я вынужден был прерваться.

Впрочем, я не слишком пострадал, ибо у меня появилось время для чтения литературы по буддизму. Но иногда я все же задавал себе вопрос: а что, собственно, мешает мне писать?

Мешали мне сомнения. Возникли они вскоре после того, как я с радостью убедился: на Шакьямуни действительно снизошел единый Бог, являющийся Творцом Вселенной (Брахма).

В Индии еще до буддизма был распространен брахманизм, люди веровали в разнообразных богов, носивших различные имена; связанные с этими богами мудрецы, аскеты, отшельники почитались людьми выше царей. Так вот — есть ли связь между этими богами и великим Богом-Родителем, снизошедшим на Шакьямуни? Или все эти боги не более чем объекты того или иного суеверия?

И речь идет не только о Шакьямуни. До Иисуса Христа в мире тоже появлялись ведомые Богом великие личности, которые называли себя пророками, одним из них был, к примеру, Иоанн Креститель, ведь именно от него Иисус принял Крещение, в результате которого на него снизошел Великий Бог-Родитель, да и сам Иоанн действовал так, будто направляем был то ли ангелом, то ли Духом Святым, во всяком случае, несмотря на свою трагическую кончину, — он прожил жизнь, достойную истинно верующего. И вот в чем вопрос: существует ли связь между этим то ли ангелом, то ли Духом Святым и Господом Богом Иисуса — то есть Великим Богом-Родителем?

На такие вопросы трудно ответить самому. Каждый раз, когда я об этом задумываюсь, мне вспоминаются рассуждения живосущей Родительницы на тему мира Божьего и мира человеческого. И хотя я не собираюсь сейчас заниматься этой проблемой, мои мысли то и дело возвращаются к ней, мне кажется, что без изысканий в этой области трудно разрешить мучающие меня сомнения.

Дело в том, что Божий мир был равен для меня миру загробному и до сих пор я его просто игнорировал. Будучи от рождения человеком слабым и болезненным, я всю жизнь ощущал на плечах бремя смерти, так что абстрагироваться от мыслей о ней было весьма затруднительно, с другой стороны, сознавая, что моя жизнь, скорее всего, окажется короткой, я постарался сосредоточить на этой жизни все силы своего духа, и в результате для мыслей о смерти у меня не оставалось свободного времени.

Однако, как я уже писал в «Улыбке Бога», когда я лечился от туберкулеза в высокогорном санатории у подножия Альп, меня поразили размышления моего друга Жака о душе, которыми он поделился со мной, рассказывая о смерти своего отца.

Он был убежден, что все достоинства его отца как отдельной человеческой личности — его эрудиция, его научные достижения — являются своего рода энергией, а потому, подчиняясь закону сохранения энергии, просто не могли исчезнуть в момент его смерти. Он часто говорил мне, что его давно занимает вопрос о том, где теперь находится эта совокупность отцовской энергии, иначе говоря — душа отца.