Взаимосвязь внутреннего и внешнего в советской истории с самого начала была отмечена сильным и устойчивым противоречием внутри политической культуры, которое прослеживается на всем протяжении нашего исследования, — противоречием между честолюбивыми оптимистическими ожиданиями международной экспансии коммунизма и пессимистическими опасениями, что это будет способствовать инфильтрации враждебных идеологий и прочих влияний. С самого начала большевистская революция утвердила раздвоенное представление о внешнем мире. Надо было одновременно и обращать этот мир в коммунизм, и отгораживаться от него из-за смертельной угрозы «заражения», которую он нес чистому делу революции. С консолидацией ленинской партии-государства и после сталинского обета догнать и перегнать Запад подобное двойственное представление воплотилось в выборе между борьбой за гегемонию и укреплением бдительности.

Сталинизм, ассоциируемый столь однозначно с сугубым изоляционизмом, первоначально заключал в себе стремление к международному взаимодействию, пусть и жестко ограниченному. Это до сих пор недопонято историками. На гребне советского успеха в международных делах эпохи Народного фронта старый дуализм стал проявлять себя как сшибка между борьбой за международное культурное преобладание и кампанией по разоблачению тайных врагов, действующих из-за рубежа. Эти две тенденции, всегда противостоявшие друг другу, теперь столкнулись напрямую. В то самое время, когда советская культура позиционировала себя как спасительница Запада от него же самого, достигшая крайних форм ксенофобия единым ударом фактически уничтожила одну из основ советской культурной дипломатии — массовый прием иностранных гостей. Этот крутой поворот наряду с более ранним дрейфом от «великого перелома» к Народному фронту, а выражаясь более общо — ослабление советской международной вовлеченности после 1937 года, показывает, что в своих ключевых аспектах сталинизм не может рассматриваться как совершенно непротиворечивое и монолитное явление.

Анализируя мировоззрение коммунистических элит в долгосрочной перспективе, Дьёрдь Петери постулировал их постоянные колебания по двум осям: 1) неполноценность — превосходство, 2) изоляционизм — интеграционизм{957}. Модифицируя его терминологию, вполне можно заключить, что в советские 1930-е годы баланс между двумя расходящимися претензиями на превосходство сдвигался от интеграционистско-гегемонистского варианта, достигшего пика в годы Народного фронта, ко ксенофобско-изоляционистскому, который быстро одержал верх после начала Большого террора. Далекоидущими последствиями этого внутреннего конфликта стали смертоносное соединение образов внешнего и внутреннего врага и слом прежних отношений с иностранцами и, шире, с внешним миром.

Оформившийся к концу 1930-х годов комплекс превосходства, укрепленный громкими и безапеляционными декларациями о том, что СССР опережает в развитии западный мир, являлся все же нестабильным феноменом. Он был основан на изоляционизме эры Большого террора, который не мог быть совершенно последовательным: вскоре началась советская «революция извне» в балтийских странах и восточной части тогдашней Польши, ставшая возможной благодаря пакту Молотова — Риббентропа 1939 года, а через несколько лет миллионы советских солдат пересекли западную границу СССР. «То, что солдаты Красной армии увидели в провинциальной Польше, в маленьких селениях и городках, не говоря уже о таких городах, как Львов и Вильно, явилось для них невиданным чудом и невообразимым изобилием», — красноречиво пишет Ян Гросс{958}. Вторая мировая война, наряду с постоянно подогреваемой ненавистью и ожесточенной идеологической борьбой на Восточном фронте, наряду с грабежами, жестокостями, изнасилованиями и геноцидом, породила также волну культурной дипломатии снизу. Впервые солдаты и офицеры непосредственно соприкоснулись с буржуазной Европой. О.В. Будницкий так пишет об этом:

Хотя вторжение нацистских войск в СССР повело к прекращению многих культурных контактов, еще до этого подвергшихся негативному воздействию в результате репрессий в СССР и заключения советско-германского пакта, союз против нацизма превратил войну в широкое поле деятельности для советской пропаганды и культурной дипломатии. На третий день после начала вторжения, 24 июня 1941 года, было учреждено Совинформбюро, задачей которого стала координация пропаганды и информации с фронтов. Непосредственно оно подчинялось НКИД, но получало указания и от Политбюро и ЦК. Этот влиятельный орган с двумя своими важнейшими отделами — по Великобритании и США — вел кампании по формированию общественного мнения, опираясь на наследие межвоенной культурной дипломатии. Он мобилизовал (с той свободой действий, которой уже не будет после войны) группы интеллигенции — включая наиболее популярных и талантливых литераторов, среди которых особо выделялся Илья Эренбург. Совинформбюро контролировало международные антифашистские комитеты, созданные для работы в среде славянских народов, женщин, молодежи, ученых и, что наиболее известно, евреев — через Еврейский антифашистский комитет (ЕАК). Если довоенная культурная дипломатия принимала различные делегации в СССР, то теперь все эти комитеты были вынуждены посылать свои делегации за границу. В подобном ограниченном контексте, как и во времена Народного фронта, новые гибкие формы прямой культурной дипломатии могли использовать силу антифашистского сопротивления, теперь еще и подкрепленную стремлением западного еврейства спасти своих соплеменников от уничтожения нацистами{960}.

ЕАК на данный момент изучен лучше, чем другие организации в составе Совинформбюро. Размах деятельности комитета убедительно свидетельствует о том, что довоенное наследие нашло себе применение в ходе войны. Работа по созданию «широкой антифашистской кампании» велась этой организацией во многих медийных сферах — от кино, радио и популярных песен до разнообразных жанров литературы и журналистики. По примеру культурных обществ дружбы ЕАК учреждал еврейские антифашистские комитеты за границей, но кроме того, теперь стало возможным собирать там значительные суммы денег. Сохраняя довоенные новации, он старался привлечь наиболее известных деятелей, с тем чтобы оказать влияние на мировое общественное мнение. Комитет собирал информацию об уничтожении евреев нацистами и их союзниками (что в одном из отчетов было эвфемистически названо «положением евреев» на оккупированных территориях), которая позднее составила «Черную книгу», не допущенную к печати. Кульминационным моментом семимесячной поездки Соломона Михоэлса и Ицика Фефера по США, Канаде, Мексике и Великобритании в 1943 году стал просоветский митинг на стадионе «Поло-Граундс» в Манхэттене, где присутствовало около 50 тыс. человек и Поль Робсон исполнял песни на русском и идише{961}.