Она снова перерыла медицинский ларец Имейн, ища какое-нибудь болеутоляющее. Опия не обнаружилось — да и рос ли в Англии 1348-го опиумный мак? Отыскав несколько оранжевых шелестящих клочков, слегка напоминавших маковые лепестки, Киврин опустила их в горячую воду, но выпить отвар клирик не смог. Его рот превратился в одну большую язву, а зубы и язык покрывала корка запекшейся крови.

«Он не заслужил такого, — подумала Киврин. — Даже если он и принес сюда чуму. Никто такого не заслуживает. Пожалуйста...» — взмолилась она, сама не зная, о чем просит.

Мольбы все равно остались без ответа. Клирика начало рвать темной желчью пополам с кровью, два дня шел снег, Эливис становилось все хуже. И судя по всему, не из-за чумы. Бубонов у нее не было, кашля и рвоты тоже, и Киврин не понимала, болезнь это или горе и чувство вины.

—Что я ему скажу? — снова и снова повторяла Эливис. — Он хотел спрятать нас здесь.

Киврин трогала ее лоб. Теплый. «Все заболеют», — думала она. Лорд Гийом отослал их подальше от опасности, а их все равно косит, одного за другим. Что-то нужно делать. Единственное спасение от чумы — бежать, но один раз они уже сбежали, сюда, их настигло и здесь. Да и как бежать, если Розамунда и Эливис даже не поднимаются.

«Ничего, Розамунда крепнет день ото дня, а у Эливис нет чумы. Это просто горячка. Может быть, у них найдется еще какое-нибудь поместье, в котором можно было бы отсидеться? На севере».

До Йоркшира чума пока не добралась. Если ни с кем не сталкиваться на дорогах, обходить всех встречных, чтобы не заразиться...

Она спросила Розамунду, нет ли у них владений в Йоркшире.

— Нет, — ответила девочка, приваливаясь спиной к скамье. — Есть в Дорсете.

Дорсет не подходит, чума уже там. А Розамунда, хоть и идет на поправку, слишком слаба. Она не сможет ехать верхом. Если бы еще было на ком ехать.

— У отца имелся еще дом в Суррее, — продолжила девочка. — Мы там жили, когда Агнес родилась. — Она посмотрела на Киврин. — Агнес умерла?

— Да.

Розамунда кивнула, ничуть, кажется, не удивившись.

— Я слышала, как она кричала.

Киврин не нашла, что ответить.

— Отец тоже умер, да?

Киврин молчала. Скорее всего да, и Гэвин тоже. Уже восемь дней, как он уехал в Бат. Эливис, по-прежнему в горячке, пробормотала утром: «Снег перестал, теперь он приедет».

— Он еще может прискакать, — поддержала Киврин. — Если задержался из-за снегопада.

Зашел мажордом с лопатой и остановился у заграждения. Он заходил каждый день проведать своего сына и молча смотрел на него через перевернутый стол. Сегодня он едва взглянул на мальчика и, опираясь на лопату, принялся разглядывать Киврин и Розамунду.

На плечах и шапке его таял снег, лезвие лопаты тоже было мокрым. «Копал еще одну могилу, — поняла Киврин. — Кому?»

— Кто-то умер?

— Нет. — Мажордом продолжал задумчиво разглядывать Розамунду.

Киврин встала.

— Вы что-то хотели?

Недоуменно, словно не осознав вопрос, он посмотрел на нее, потом опять на Розамунду и, подхватив лопату, ушел.

— Он идет копать могилу Агнес? — спросила Розамунда, проводив его взглядом.

— Нет, — мягко ответила Киврин. — Агнес уже похоронили, на погосте.

— Значит, мою?

— Нет! — ужаснулась Киврин. — Что ты! Ты не умрешь. Ты поправляешься. Ты очень хворала, но худшее теперь позади. Отдыхай, спи и набирайся сил.

Розамунда послушно улеглась и закрыла глаза, однако через минуту открыла снова.

—Т еперь, после смерти отца, король заберет мое приданое. Как вы думаете, сэр Блуэт еще жив?

«Надеюсь, что нет». Бедняжка, неужели она все это время беспокоилась о своем замужестве? Бедная девочка. Смерть Блуэта — единственная польза от чумы. Если он умер, конечно.

— Не тревожься о нем. Отдыхай и поправляйся.

— Король может привести помолвку в исполнение, — продолжала Розамунда, теребя одеяло прозрачными пальцами. — Если обе стороны согласны.

«Тебе не придется ни на что соглашаться. Он умер. Епископский посланник убил его».

— Если же не согласны, то король выдаст меня замуж за кого сам пожелает. А сэра Блуэта я хотя бы знаю.

«Нет», — подумала Киврин, уже понимая, что девочка на самом деле права. Воображение подсовывало Розамунде еще худшие ужасы, чем сэр Блуэт, — разных извергов и чудовищ, которые, Киврин знала, бывают не только в страшных сказках.

Король использует Розамунду как разменную монету в сделке с каким-нибудь знатным феодалом — с кем-нибудь из опасных сторонников Черного принца, например, и ехать ей бог весть куда и бог весть зачем.

Бывают страхи и пострашнее похотливых стариков с сальными ухмылками и сестрами-мегерами. Барон Гарнье, например, двадцать лет продержал свою жену в цепях. Граф Анжуйский сжег свою заживо. И некому будет защитить Розамунду или выхаживать ее, если заболеет, потому что на всем белом свете у нее не останется ни родных, ни друзей.

«Я ее увезу, — подумала Киврин. — Куда-нибудь, где до нее не доберутся ни Блуэт, ни чума».

Нет такого места. Чума уже поглотила Бат и Оксфорд и движется на юго-восток к Лондону. Потом через Кент на север к Йоркширу и через Ла-Манш обратно в Германию и Нидерланды. Она добралась даже до Норвегии, приплыв на корабле, полном мертвецов. От нее не скрыться.

—А Гэвин здесь? — спросила Розамунда, точь-в-точь как ее мать и бабушка. — Я пошлю его в Курси, пусть скажет сэру Блуэту, чтобы встречал меня.

— Гэвин? — встрепенулась Эливис на своем тюфяке. — Он едет?

«Нет, — подумала Киврин. — Никто не едет. Даже мистер Дануорти».

Не важно, что она пропустила стыковку. Там все равно никто бы не ждал. Никто не догадывается, что она в 1348-м. Иначе ее бы ни за что здесь не бросили.

Наверное, что-то случилось с сетью. Мистер Дануорти очень беспокоился, что ее отправляют в глубокое прошлое без проверки сети на сдвиги. «На такой дальности могут возникнуть непредвиденные осложнения». Может быть, непредвиденное осложнение испортило или вовсе сорвало привязку, и ее теперь ищут в 1320-м. «Я опоздала на стыковку почти на тридцать лет».

— Гэвин? — снова повторила Эливис, силясь подняться.

Она не смогла. Эливис таяла на глазах, хотя никаких признаков чумы по-прежнему не появлялось. Когда пошел снег, она произнесла с облегчением: «Теперь он точно не приедет, пока не кончится непогода» и села рядом с Розамундой. Но к полудню ей пришлось улечься снова и температура неуклонно росла.

Рош исповедал ее, сам шатаясь от усталости. Все падали с ног. Засыпали моментально, стоило присесть хотя бы на миг. Мажордом, пришедший проведать детей, захрапел, стоя у заграждения, а Киврин отключилась, подкладывая дрова в огонь, и сильно обожгла руку.