бесчисленные злые духи в едином отчаянном порыве устремились к Ши Мэю. Десятки тысяч озлобленных духов стали единым зловещим мечом, который пронзил небеса и ударил по самому уязвимому месту барьера. Ши Минцзин использовал все свои внутренние резервы, чтобы сохранить целостность границы.

Демонические сущности прожгли его сердце, души умерших пронзили его душу.

Чу Ваньнин тогда даже не поднял руку, чтобы защитить его. Когда Ши Мэй упал с вершины Столба Дракона[4], он просто использовал всю свою духовную силу, чтобы в одиночку запечатать дыру в барьере.

[4] Столбы Дракона имеют большое значение в буддизме, по одной из легенд данный столб не дает вырваться на волю заключенному под ним духу Дракона, по другой легенде — Столб Дракона является опорой Тюрьмы для Монстров, падет столб — разрушится Тюрьма, и монстры вырвутся на свободу.

В тот день шел сильный снег. Ши Мэй падал с высокой платформы, как маленькая снежинка среди тысяч снежных кристаллов.

В этой безбрежной белой пелене, закрывшей небо, никому не было дела до того, что какой-то шестиугольный ледяной кристалл растает и исчезнет. Из поколения в поколение в мире людей никого, кроме близких родственников, не заботила смерть простого человека.

Среди белого снега и черного дыма, Мо Жань держал на руках умирающего, на коленях умоляя Чу Ваньнина хотя бы попытаться спасти Ши Мэя.

Однако Учитель, в конце концов, отвернулся от них и бросился навстречу снежной буре, чтобы завершить свое праведное дело ради всех живых существ этого мира. В тот момент их связь как учителя и учеников была уничтожена.

Так нелепо.

Нелепой и смешной была сама мысль о том, что Чу Ваньнин может кого-то любить, о ком-то заботиться и в ком-то нуждаться.

Этот Чу Ваньнин любил слушать музыку дождя, любоваться лотосами, восхищался стихами Ду Фу[5] но, когда дело доходило до битвы, он внушал окружающим священный трепет и страх.

[5] 杜甫 dù fǔ — Ду Фу (712-770; китайский поэт эпохи Тан).

Этот Чу Ваньнин заботился о весенней траве, горевал о том, что жизнь осенней цикады слишком коротка, но там, где черный дым застилал небо, и умирали люди, его сердце становилось бесчувственным и черствым.

Этот Чу Ваньнин постоянно учил их, что истинно праведный человек должен помнить, что все живые существа имеют первостепенное значение, все остальное вторично.

Только вот Мо Жаню, блять, плевать на всех этих живых существ!

Что ему до этих людей, которых он не знает и не узнает никогда? Живы они или умерли, какое ему дело?

Что с того, что для Чу Ваньнина дождь — это шепот потерянной души, мечтающей вернуться в разрушенный временем дом, а травы и деревья омыты мутными слезами одинокого бродяги, если этот человек совершенно не чувствует, что на сердце у Мо Жаня. Для Мо Вэйюя дождь — просто вода с неба, трава — просто растительность из земли, а жизнь — это слово, написанное на бумаге. И кого это ебет?

Поэтому он считал Чу Ваньнина презренным лицемером, полным ложной праведности и морали. Как можно прикидываться, что тебя заботит судьба всего мира, если в твоем малодушном сердце не нашлось места даже для собственного ученика?

Позже он пытался заставить Чу Ваньнина ответить ему:

«Тебе было грустно? Ты хотя бы расстроился? Ты говорил, что жизнь всех живых существ священна. Ты сам все еще жив, а он — нет. Зачем ты говорил Ши Мэю все эти лживые слова? Чтобы он потом умер из-за них? Ты убил его, лицемер, лжец!

У тебя все еще есть сердце?

Когда Ши Мэй упал со Столба Дракона, он звал тебя. Он звал своего учителя. Ты слышал его мольбу? Ты слышал его?! Тогда почему ты его не спас? Почему ты не спас его?!

Чу Ваньнин, твое сердце сделано из камня!

Ты никогда не…

Ты никогда не заботился о нас.

Тебе наплевать на нас! Наплевать!»

Но все это случилось потом.

Чу Ваньнин стал некоронованным королем, которого уважали и боготворили в Мире Совершенствующихся. Никого не интересовали погибшие. Кости Ши Мэя были каменной ступенькой, на которую наступил победитель… В истории этот камень не стоил и упоминания...

Чу Ваньнин променял посредственного ученика на так называемый мир во всем мире. Моря вновь стали зеркальными, реки прозрачными, равновесие в мире было восстановлено. Какая разница, какой ценой? Никто не посмел бы осудить его.

Только Мо Жань видел корону на его голове, ослепительно сверкающую белизной костей мертвых, из которых была она создана. Смерть Ши Мэя сделала Чу Ваньнина великим и навсегда изменила Мо Жаня.

Ненависть поглотила его душу.

— Приветствую, юный даос.

— Приветс…

Внезапно нежная рука коснулась его лба. Еще не до конца освободившись из тисков темных воспоминаний, Мо Жань потрясенно распахнул глаза.

Перед ним было прекрасное и безмятежное лицо, похожее на белый лотос и нежные облака. Он не заметил, в какой момент Небесный Посланник нашла его, но теперь она стояла напротив и улыбалась ему.

— Перед тобой такая прекрасная возможность! Почему этот юный даос так глубоко в своих мыслях?

— Ах, сестра-небожительница, я прошу прощения, — он не хотел, чтобы кто-то из пернатого народа лез ему в голову, поэтому беззаботно рассмеялся и продолжил: — Мне просто нравится витать в облаках. Когда вы пришли, в моем сердце поселилась надежда, что именно я буду избран и смогу увидеть, как выглядит сказочное царство вечно цветущих персиковых деревьев. Невольно я слишком замечтался.

Оказалось, что пока Мо Жань предавался воспоминаниям, пернатый народ уже спустился вниз, чтобы отобрать нужных людей. Он так задумался, что даже не заметил внезапной тишины вокруг.

Когда Небесный Посланник открыла рот снова, она сказала то, чего Мо Жань уж точно никак не ожидал:

— Я вижу, что твоя духовная энергия чиста, а твое развитие и талант очень редки. Если вы желаете войти в Райскую Обитель, тогда следуйте за мной.

Мо Жань был ошарашен. Потом шокирован и смущен.

Отправиться к Персиковому Источнику.

В прошлой жизни были выбраны только Ши Мэй и Чу Ваньнин. Почему в этот раз опять все пошло так…

Он был поражен и не мог найти слов. Быть выбранным птичьим народом считалось большой удачей. Окружающие его люди не были удивлены, многие смотрели на него с завистью.

После первого удивления его сердце забилось быстрее, глаза вспыхнули дикой радостью, которую никто не увидел.

В этой жизни, действительно, кое-что изменилось.

Хотя он не знал, как изменится от этого их судьба, и были ли эти изменения благословением или проклятием, по крайней мере, он мог отправиться