Глава 57. Этот достопочтенный снова слушает, как вы играете на гуцине

Неожиданно для всех, хотя метод лепки пельменей Чу Ваньнина выглядел довольно неуклюже, готовые пельмени выглядели аппетитно. Один за другим круглые и красивые пельмени выкладывались длинными пальцами в аккуратные рядки на доске.

Трое учеников были ошеломлены.

— Учитель умеет лепить пельмени…

— Я ведь не сплю?

— На вид довольно хороши…

— Вау!

Их шепот, естественно, не мог ускользнуть от Чу Ваньнина. Он поджал губы, ресницы слегка дрогнули. Хотя его лицо оставалось бесстрастным, но кончики ушей слегка покраснели.

Сюэ Мэн не смог удержаться от вопроса:

— Учитель, вы впервые готовите пельмени?

— Хм…

— Но почему они вылеплены так хорошо?

— Это почти то же самое, что паять броню для доспехов. Всего лишь несколько сгибов в нужных местах. Что тут такого сложного?

Мо Жань посмотрел на него через деревянный стол. Невольно его мысли унесли его в прошлое.

В той жизни единственный раз, когда он видел, как Чу Ваньнин готовил, случился сразу после смерти Ши Мэя. В тот день Чу Ваньнин пошел на кухню и начал медленно заворачивать пельмешки-«ушки»[1], которые всегда особенно удавались Ши Мэю.

[1] 抄手chāoshǒu чаошоу или 馄饨 húntun хуньтунь «сложить руками» — мелкие пельмени-клецки с мясным фаршем, которые варят и едят вместе с супом.

Однако прежде, чем Чу Ваньнин смог добавить их в кастрюлю, поднос был выбит из его рук потерявшим рассудок от ярости Мо Жанем.

Сейчас Мо Жань не мог вспомнить, как выглядели рассыпавшиеся по полу «ушки». Были ли плоскими или круглыми, красивыми или уродливыми?

Но он помнил выражение лица Чу Ваньнина в тот момент. Как он молча смотрел на него. Он выглядел сбитым с толку и, с этой мукой на щеках, был так непохож на себя, что это смотрелось даже нелепо и смешно…

В то время Мо Жань думал, что учитель рассердится и вспылит, но, в конце концов, Чу Ваньнин ничего не сказал. Он просто наклонился, и, низко опустив голову, один за другим собрал на поднос рассыпанные по полу пельмешки. А потом сам выбросил их все в мусорную корзину.

В тот момент почему он поступил именно так? Что чувствовал тогда?

Мо Жань не знал. Он никогда не думал об этом. Не хотел думать об этом. На самом деле, он боялся думать об этом.

Снеговик забрал поддон с приготовленными пельменями и отнес их для варки на кухню. По традиции Чу Ваньнин вложил в один из них медную монету на удачу. По поверью, человеку, которому попадется этот пельмень, очень повезет в следующем году.

Снеговик быстро принес сваренные пельмени назад. На деревянный поднос он также поставил пряный кисло-сладкий уксус.

Сюэ Мэн сказал:

— Учитель, ешьте первым.

Чу Ваньнин не отказался: взял пельмень и положил его в свою тарелку, однако есть не стал. Вместо этого он взял с блюда еще три пельменя и последовательно положил их в тарелки Сюэ Мэну, Мо Жаню и Ши Мэю.

— С Новым годом! — невозмутимо провозгласил он.

Ученики были ошеломлены на мгновение, а затем все заулыбались:

— Счастливого Нового года[2], Учитель!

[2] Из-за празднования Нового года в феврале это поздравление звучит дословно, как: «Счастливой Новой весны!»

Конечно, это было чистое совпадение, но в первом же пельмене Мо Жаня оказалась медная монета. Юноша зажмурился от боли, зубы чуть было не треснули, когда вонзились в металл.

Глядя на его болезненную гримасу, Ши Мэй рассмеялся:

— А-Жань, в новом году удача найдет тебя!

Сюэ Мэн сказал:

— Ну и дела, дерьмовая удача в этом году!

Глаза Мо Жань наполнились слезами, когда он простонал:

— Учитель, этот пельмень вы точно слепили для меня! Даже с закрытыми глазами вы бьете прямо в цель!

Чу Ваньнин ответил:

— Это же хорошо.

— У меня чувство, что я укусил подошву ботинка, — пожаловался Мо Жань.

Чу Ваньнин: — …

Мо Жань потер щеку и сделал глоток чая, переданного ему Ши Мэем. Стоило боли утихнуть, как он шутливо спросил:

— Ха-ха! Учитель, вы ведь запомнили в каком пельмене монета и специально дали его именно мне?

— Ты слишком высокого мнения о себе, — холодно отрезал Чу Ваньнин, затем опустил голову и начал есть.

Было ли это просто иллюзией, но в теплом свете свечей Мо Жаню показалось, что лицо Чу Ваньнина слегка покраснело.

После пельменей сразу же был подан роскошный ужин. Курица, утка, рыба и множество великолепных закусок заняли весь стол.

В Зале Мэнпо становилось все более оживленно. Сюэ Чжэнъюн и госпожа Ван сидели во главе основного стола. Они подали знак, и снеговики вручили всем по пухлому красному конверту.

Когда снеговик врезался в колено Чу Ваньнина, тот поднял удивленный взгляд на Сюэ Чжэнъюна:

— Что? Мне тоже?

Вскрыв красный пакет, он обнаружил внутри лист сусального золота, стоимость которого была довольно высока. Не находя слов, он поднял глаза и увидел, что Сюэ Чжэнъюн, этот самовлюбленный мужлан, смотрит на него с улыбкой. Глава ордена поднял чарку с вином и показал, что эту чашу уважения он выпивает в его честь.

Так глупо.

Тем не менее, он чувствовал, что Сюэ Чжэнъюн по-настоящему... по-настоящему…

Чу Ваньнин некоторое время смотрел на него. В итоге, все же не удержался, и ответная улыбка коснулась уголка его губ. Он тоже поднял чашу с вином и выпил залпом.

Позже золотые листы были распределены между учениками. После того, как чаши были подняты трижды, атмосфера за столом, наконец, оживилась.

Главная причина оживления заключалась в том, что эти трое демонят, казалось, перестали бояться его. Что касается Чу Ваньнина, он был почти не восприимчив к алкоголю.

— Уважаемый наставник, позвольте мне продемонстрировать вам мои навыки хиромантии? — первым человеком, чей мозг отключился под влиянием алкоголя, был Сюэ Мэн.

Он схватил руку Чу Ваньнина и принялся внимательно вглядываться в линии на его ладони. Если бы Сюэ не выпил столько чаш вина, он никогда бы и в мыслях не посмел так беззастенчиво нарушить личные границы своего наставника.

— Линия жизни длинная, но прерывистая. Тело, кажется, не очень здорово, — забормотал Сюэ Мэн, — легко заболеваете.

— Очень точно, — засмеялся Мо Жань.

Чу Ваньнин пристально посмотрел на него.

— Безымянный палец длинный и тонкий. Учитель, вы умеете создавать вещи, которые могли бы сделать вас богатым… А эти три линии начинаются из одной точки. Линия сердца упирается