штабного (с канцелярским уклоном) элемента над строевым, подчинение строевых начальников штабам и управлениям. В армии Мольтке начальник штаба дивизии был обычно в чине майора, корпуса — подполковник, самое большее полковник. У нас — на 2 чина выше. Германский начальник штаба дивизии считал за честь получить батальон, у нас он считал себя обойденным, получая полк. Борьба со строевым духом сказывается и в мелочах. Командиры дивизий переименованы в «начальников», отменено распоряжение носить орден Святого Георгия выше всех прочих орденов. Военному организму был привит невоенный дух… Это катастрофическое снижение духа, моральное оскудение бюрократизированной армии не успело сказаться в ощутительной степени в 1877–1878 годах, но приняло грозные размеры в 1904–1905 годах, катастрофические — в 1914–1917 годах.

Но уже в ту эпоху ломки старых традиций, канцелярской нивелировки и просвещенного рационализма номерных полков раздался предостерегающий голос. Из рядов армии, из первого ее ряда, выступил защитник попранных духовных ценностей. Это был первый кавалер Георгиевской звезды нового царствования, сокрушитель Шамиля, фельдмаршал князь Барятинский. Суровый воин, солдат Божией милостью, он своим «внутренним оком» (как сказал бы Румянцев) угадывал беды, которые несет родной армии новый, «нестроевой», уклад жизни, чувствовал всю опасность угашения духа, осуществляемого его бывшим начальником штаба.

«Боевой дух армии, — писал он государю, — необходимо исчезнет, если административное начало, только содействующее, начнет преобладать над началом, составляющим честь и славу воинской службы». Фельдмаршал подверг обстоятельной критике милютинское Положение о полевом управлении войсками, указывая на его бюрократический характер.

Приведем существенную часть этой пророческой записки. «Зачем учреждения военного времени истекают у нас из учреждений мирных? — спрашивает Барятинский. — Так как армия существует для войны, то и выводы должны быть обратными. Между тем новое военное Положение вышло из нынешнего мирного, послужив ему основанием, рамой. На военный Устав 46 года никто не жаловался, напротив, военными людьми всего света он признан за совершенство». Фельдмаршал находил в новом Положении «унижение воинского начала перед административным, основанном у нас теперь на двойственной полуподчиненности и на оскорбительном чувстве взаимного недоверия, не свойственном военному духу…

От военного министра не требуется боевых качеств; он должен быть хорошим администратором. Оттого у нас он чаще назначается из людей, не известных армии, в военном деле мало или вовсе опыта не имеющих, а иногда не только в военное, но и в мирное время никогда солдатами не командовавших. Впрочем, неудобств от этого быть не может, если военный министр строго ограничивается установленным для него кругом действий. Вождь армии избирается по другому началу. Он должен быть известен войску и Отечеству своей доблестью и опытом… Новое Положение умаляет власть и должность главнокомандующего, поставленного в полную зависимость от центрального военного управления, получившего значение гофкригсрата… Управление армией понижено в значении, начальник штаба поставлен в зависимость вредную и небывалую от военного министра…

Армия на войне подобна кораблю на океане, снаряженному сообразно указанной ему цели; он заключает в самом себе все средства существования и успешности. Как корабль, армия составляет независимое целое, доверенное главнокомандующему на тех же основаниях самостоятельной отдельности, как корабль отдается капитану, посылаемому вокруг света. В этом уподоблении заключается та непогрешимая и священная истина, которая до сих пор служила основой нашего устройства на войне. При составлении нового Положения Военному министерству следовало прежде всего оградить эту основу от всяких посягательств. Вместо того в задачу составителям Положения поставлено было сохранить прежде всего неприкосновенность отношений, установленных для мирного времени между министром и армиею. Значит, с самого же начала нарушено было должное отношение между главными сторонами дела. Нельзя применять во что бы ни стало незыблемое к условному».

К несчастью, вера в научный авторитет Милютина взяла верх у государя над привязанностью к другу детства, медаль Академии наук перевесила Георгиевскую звезду. И милютинское Положение 1868 года было оставлено, пока не захлебнулось в крови Третьей Плевны… Румянцевская школа дала нам в административном отношении Потемкина, в полководческом — Суворова. Милютинская школа смогла дать лишь Сухомлинова и Куропаткина.

Семена просвещенного, но бездушного рационализма — «Зубы Дракона», посеянные в шестидесятых годах, дали всходы маньчжурского гаоляна и безотрадных полей Мировой войны. Исследуя бюрократию Сухомлинова, полководчество Куропаткина и Жилинского, сдачу Клюева и Бобыря, дезертирство Благовещенского и Мышлаевского, мы всегда наткнемся на первоисточник зла — на то оскудение духа, что явилось результатом уклада, сообщенного армии графом Димитрием Алексеевичем Милютиным.

Польское восстание 1863 года

Либеральные устремления правительства императора Александра II сказались в отношении Царства Польского широкой амнистией всем ссыльным и эмигрантам 1831 года. Взамен ушедшего на покой престарелого князя Варшавского генерал-губернатором был назначен князь М. Д. Горчаков. Должности губернаторов замещались людьми мягкими, либеральной складки.

Поляки проявили всегдашнюю свою психологическую ошибку. Снисходительность русских властей они приписали просто «слабости» России. Гражданский генерал-губернатор маркиз Велепольский вырывал у одряхлевшего Горчакова уступку за уступкой, тогда как профессор законоведения Николаевской академии Генерального штаба Спасович утверждал, что огромное государственное тело России не может существовать и должно быть расчленено… Вернувшиеся на «ойчизну» революционеры вновь принялись за конспирацию, образуя кадры будущих повстанцев и создавая всеобщую уверенность в том, что восстание будет немедленно поддержано вооруженным вмешательством Франции, Англии и Австрии.

Был открыт сильный «низовой террор». Убивали русских солдат, чиновников, еще более гибло при этом случайных жертв — мирных поляков. За 1859–1863 годы совершено свыше 5000 убийств. Назначенный после смерти Горчакова наместником в Варшаву великий князь Константин Николаевич избегал крутых мер, и положение русских в крае с каждым месяцем становилось все более тяжелым. Во время католического праздника Тела Господня в Варшаве, Вильне, Гродно и иных городах вызывались для отдания процессии воинских почестей русские караулы. Фанатизированные участники, особенно женщины, проходя мимо караула, норовили плюнуть в «пшеклентых москалей». И оплеванные солдаты продолжали безмолвно держать «на караул» своим оскорбителям. Эти случаи и множество им сходственных показывают как условия службы в польских городах, так и изумительную выдержку наших войск, ни разу не позволивших себе насилий над жителями. К началу восстания в Варшавском округе было 6 пехотных дивизий (3-я гвардейская, 3-я, 4-я, 5-я, 6-я и 7-я) и 3 кавалерийских (2-я, 3-я и 7-я). В 1862 году в Варшаву переведена из-под Петербурга 3-я гвардейская дивизия.

В декабре 1862 года состоялся съезд «Ржонда Народева», на котором решено было перейти к решительным действиям. Назначенный на январь 1863 года рекрутский набор должен был послужить сигналом к восстанию. На левом берегу Вислы восстанием должен был руководить Лангевич, на правом — Левандовский, в Литве — Сераковский (все офицеры русской службы). Главное руководство принял на правах диктатора Мерославский,