что смогу перевернуть страницу и распрощаться с этим делом, как со всеми предыдущими. Но оно другое, более значительное, и я не могу обманывать себя, преуменьшая его важность. Кира и Дано мертвы, потому что я втянул их в это. Не просто в работу на синдикат, а в такую жизнь. Я смотрю через террасу на Вольгу: она обхватила себя руками, словно забаррикадировалась. Мой единственный друг. Она не была преступницей, пока не встретилась со мной. Она была влюблена в саму идею города: много людей из разных мест. Потом я заманил ее в тень, потому что мне нужна была сторожевая собака. Ей было бы лучше без меня. Всем было бы лучше без меня.

В объятиях золадона эта идея подается холодной, завернутой в чистую логику.

Из гостиной люкса сюда доносятся отголоски новостей. На Гиперион надвигается буря. Жнеца видели на Марсе, а по всей республике исчезают черные. В новостях ни намека на похищение. Лишь краткое упоминание о том, что правительственный корабль упал из-за технической неисправности, но все остались живы.

Замалчивание – часть игры.

Правительница скомпрометирована. Ее сын у них в руках. Но она скрывает это, чтобы не дать Танцору и ему подобным одержать над ней верх. Что же синдикат потребует в качестве выкупа? Вопрос на миллиард кредитов.

– Ты сожалеешь об этом? – спрашивает Вольга.

– Выражайся конкретнее. О продаже детей? Нет. Милое дело. Что надо мной насмехался психопат – воротила преступного мира, а теперь охотятся социопаты-золотые? Это даже забавно. Или, может, ты имеешь в виду наших коллег, которых разделали у нас на глазах?

Чувствуя напряжение в шее и бурление в мозгу, я достаю вторую таблетку золадона и катаю по ладони. Я уже наклонился, предвкушая сладкое оцепенение, но тут Вольга выбивает у меня таблетку и забирает дозатор со стола.

– Вольга, не будь жопой.

– Хватит.

– Вольга, отдай дозатор.

– Я устала от того, что ты ходишь словно во сне. Устала видеть тебя бесчувственным. У тебя все слишком просто. Плохо себя чувствуешь – глотнул пилюлю. Нюхнул пыли. Тяпнул спиртного. И тебе хорошо.

– Я похож на человека, который хорошо себя чувствует?

– Нет. – Она кривится. – Ты не чувствуешь ничего.

– Отдай дозатор.

– Нет.

– Вольга, бледное ты дерьмо! Отдай мой дозатор.

– Ты мне не хозяин. Если тебе так нужен золадон – приди и забери, – говорит она, пожимая плечами.

Я кидаюсь за дозатором, но она толкает меня в сторону, я спотыкаюсь о стул и падаю. Правое колено пронзает ослепляющая боль – старая рана. Когда я выползаю из-под стула, Вольга и не думает извиняться.

– Отдай.

– Сходи и принеси. – Она швыряет дозатор с террасы, и тот летит по спирали к воздушной линии, проходящей внизу.

Я кидаюсь к краю и смотрю, как он исчезает из виду.

– Ты маленькое чудовище, – бормочу я.

Ее ноздри раздуваются. Она снова толкает меня левой рукой с огромной силой, и я отлетаю назад. Треснувшие ребра причиняют дикую боль. Я задыхаюсь. Вольга идет за мной и снова бьет меня в грудь, сшибая с ног. Я тяжело падаю на мраморный пол, врезаясь лопатками в камень.

– Ты что-нибудь сейчас чувствуешь? – гремит она.

– От… вали, – выкашливаю я.

Она ставит ботинок на мой живот и надавливает:

– А теперь?

Изогнувшись, лезу правой рукой в свой ботинок за шокером и вжимаю его ей в ногу. Ее кожа под брюками потрескивает от разряда. Вольга кривится от боли. Ее глаза темнеют. Боль пробуждает кровожадность, записанную в ее генах.

– Вольга… – успеваю прохрипеть я. – Вольга, нет!

Она в гневе поднимает меня, легко, словно подушку, и держит двумя руками, явно собираясь сбросить с террасы. Я смотрю на воздушные линии в сотнях метров внизу.

– Ну давай, – фыркаю я. – Бросай. Давай, чудовище.

Хватка слабеет, и мир в моем поле зрения переворачивается, когда черная отпускает меня. Я сижу на полу, тяжело дыша. Вольга падает в кресло, едва не ломая его, и смотрит на меня со слезами на глазах.

– Я не чудовище. Не чудовище! – Она не сводит с меня взгляда. Глаза у нее припухшие. – В отличие от тебя. Это же были просто дети.

– Ты знала о наших планах, – говорю я, потирая ребра. Явно ее стараниями треснуло еще несколько. – И была в курсе, что кто-то может умереть. И теперь ты плачешь, потому что не справляешься с чувством вины? – фыркаю я. – Давай взрослей. Ты сделала свое дело. Так же, как и я. А теперь купи себе крепкий хребет и хорошенько потрахайся на все эти сраные деньги. Видит Юпитер, тебе нужно и то и другое.

Вольга смотрит на меня так, словно не верит собственным ушам. Я не знаю, чего еще она ждала. Дело сделано. Пора двигаться дальше.

– Зачем ты вообще подписалась на этот заказ, если понимала, что у тебя кишка тонка?

– Я сделала это для тебя! – жалобно говорит она. – Я сделала это потому, что ты нуждался во мне. Ну а я всегда нуждаюсь в тебе. Ты привел меня сюда. Ты моя семья. А у меня никогда не получалось сделать что-нибудь для тебя. Каждый раз, как я пыталась, ты злился: «Иди домой, Вольга. Вольга, отвали». Но тут… В этом вот… Я могла что-то сделать, чтобы помочь тебе. Я могла прикрыть твою спину, как ты прикрывал мою. Я не знала, что это будет так тяжело.

Она изо всех сил сдерживает слезы. Огромные плечи вздрагивают.

Я не знаю, что делать.

– Ты только подумай про все приключения, которые нас ждут, – сдержанно говорю я. – Тур по Африке. Морепродукты. Животные. Шлюхи Пиратского берега!

Она смотрит на меня припухшими глазами:

– Как ты думаешь, они их убьют?

– Нет. Не убьют. Ты же слышала герцога. Никакой грубости. Какой толк в мертвом заложнике? Думаю, они потребуют деньги или еще что-нибудь. Не знаю. Да и не важно. Это не наше дело.

– Не наше дело? Мы часть этого, Эфраим. Часть республики.

– Почему? Потому, что мы живем здесь? Они стараются внушить тебе это дерьмо, чтобы ты думала, что это касается тебя лично. Это все надувательство, принцесса. Ты никогда не сражаешься за себя. Ты всегда сражаешься за них. За дом Луны, за Августусов, за Жнеца – какая, к черту, разница?

– Почему ты такой?

– Какой?

– Злой.

Я вздыхаю:

– Я не злой.

– А какой же?

– Сознательный. Нельзя позаботиться о ком-то другом. Это так не работает. Все, что ты можешь сделать, – позаботиться о себе. Никому другому это и в голову не придет.

– Я бы о тебе заботилась.

Я закатываю глаза:

– Ты думаешь,