Сегван наблюдал за ним с понимающей усмешкой. Должно быть, ему самому не раз приходилось лечиться подобным же образом.

- Айр-Донн рассказал мне про тебя, – обратился он к Эвриху на хорошем аррантском, когда увидел, что тот вернулся в более или менее приличное состояние и способен понимать разумную речь. – Ты, стало быть, отплыл из страны нарлаков на том пропавшем корабле Астамера?

Несколько мгновений аррант лихорадочно рассматривал морехода, ища в нём возможное сходство с хозяином погибшей «косатки». Явного сходства не было, но как знать? Случается, что и у родных братьев совсем разные лица… Очевидно было только одно: вчера он наболтал-таки лишнего. И в том числе – про встречу со Всадником. Вот ещё вспомнить бы, что именно он врал Айр-Донну за бесподобным угощением и роскошным саккаремским, будь оно проклято, вином… Волкодав мог бы выручить, подсказав слово-другое, но венна до сих пор не было ни видно, ни слышно. И куда запропастился?…

Эврих попробовал спрятать замешательство и довольно правдоподобно сделал вид, будто поперхнулся, дожёвывая крепенький солёный огурчик. Многоопытный корчмарь правильно истолковал его затянувшееся молчание:

– Перед тобой достославный Ратхар Буревестник, владелец трёх кораблей, стоящих у наших причалов. И его и мой братья пали в битве у Трёх Холмов, сражаясь по разные стороны, но мы с Ратхаром сами давно стали как братья. Я навещал его сегодня утром и в двух словах упомянул о твоём плавании сюда.

– Надеюсь, ты не рассердишься, если я сразу заведу с тобой речи о деле, хотя это и против обычая, – слегка поклонился Ратхар. Лицо у него было гончарно-красное от загара, глаза же, наоборот, светлые, серо-голубые, с маленькими зрачками, зоркие и цепкие. – Я отплываю послезавтра с рассветом, – продолжал он, – так что время, сам понимаешь, не терпит. Я собираюсь посетить остров Печальной Берёзы: это мой родной остров, но на нём живёт также и семья Астамера. Я хотел бы поведать его родственникам о судьбе сына. Ведь тебе, должно быть, известно, что сталось с его кораблём?

Раздумывать было некогда, и Эврих кивнул:

– Да… Видишь ли, нам, к несчастью, выпало убедиться, что легенда о блуждающей скале по имени Всадник – вовсе не досужие выдумки…

Ратхар поднял брови и некоторое время молчал, а затем резко вскинул руку:

– Хозяин, налей нам вина! О таком следует рассказывать за добрым столом и не спеша!…

От вина Эврих отказался, поскольку один вид и запах его вызывал тошноту. Зато желудок, разбуженный шерхом, внятно требовал плотного завтрака. Айр-Донн накрыл столик в углу, поставил толстую свечку и подал излюбленную пищу сегванов: хорошо прожаренную салаку с брусникой, вываренной в меду. Подобное сочетание поначалу привело Эвриха в трепет, но, отведав, он убедился: на Островах знали, что делали.

Он обстоятельно изложил Ратхару всю первую часть плавания, не забыв упомянуть ни о любимой корове, ни о том, как заботливо Астамер и его молодцы наставляли в корабельных делах сироту, которого они со спутником отвозили на родину. Мореплаватель время от времени усмехался в бороду и кивал, словно узнавая призраки знакомых лиц в ароматном дымке, поднимавшемся над свечой. Когда Эврих добрался до описания рокового шторма и жуткой скалы, надвинувшейся из пронизанного молниями мрака, – сегван вскинул на него глаза, взгляд стал пронзительным.

– Редко доводилось мне встречать людей мужественнее Астамера, – вдохновенно повествовал Эврих. – Когда последняя волна подхватила «косатку», он всё поминал волосатые ляжки Туннворна и грозил Отцу Храмну, что оттаскает Его за бороду, если Тот забудет приготовить у себя на небесах хлев для его любимицы. Он крепко держал правило, ибо не хотел запятнать себя забвением долга вождя. А его люди облачились в кольчуги и шлемы, запели боевую песню и принялись усердно грести прямо на Всадника, желая встретиться с Ним как можно скорее и так, как это пристало воителям…

Слова лились нараспев, Эврих воочию представлял себе отважных героев на летящей лодье, словно выплывшей прямо из сегванской легенды, и сам почти верил в то, о чём говорил. Ему даже показалось, будто возвращалось вчерашнее хмельное вдохновение, которое он так тщетно силился вспомнить, проснувшись.

Скрипнула дверь, и аррант вскинул глаза: Волкодав?… Вошёл человек в тёмном плаще и войлочной шапке, надвинутой на глаза. Айр-Донн поспешил к нему навстречу, но человек покачал головой и уселся за пустой стол возле выхода, обратившись к стойке спиной. Корчмарь вернулся на своё место и больше его не беспокоил. Устал путник, зашёл дать отдых ногам, не гнать же его!

– А ты? – неожиданно спросил Ратхар. – С твоим спутником и мальчиком-сиротой? Как вышло, что вы видели гибель корабля, но сами остались в живых?

– Понимаешь ли… – замялся Эврих. – В то мгновение нас уже не было на «косатке». Мы были рядом, но плыли… как бы это сказать… сами по себе…

– Значит, благородный Астамер дал вам лодку и предложил попытаться спастись, – вновь кивнул Ратхар. – Узнаю его щедрость. Однако и тебя следует похвалить. После нас, сегванов, вы, арранты, без сомнения первейшие мореходы. Увернуться от Всадника, уцелеть в бурю на маленькой лодке, да ещё добраться до берега из самого сердца моря!… Это вам не узенький пролив переплыть.

Эврих скромно опустил глаза:

– Никакой моей заслуги в том нет. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но Всадник нас пощадил. Я думаю, это из-за того, что маленький сирота был Его соотечественником. Всадник принял нас на Своё стремя, и утром мы увидели поблизости берег… Когда вернётся мой товарищ, он сможет тебе подтвердить, что это не выдумки!

– Уж какие там выдумки… – Ратхар Буревестник дожевал рыбёшку и наклонил голову, так что Эврих не мог видеть его глаз. Мореплаватель был немолод: волосы у него начинали редеть, отступая со лба, полуседой пучок на затылке казался хвостом облезлого лиса. – Я вполне верю, – продолжал он, – что Всадник, если пожелает, ещё не такое отмочит. Много дивного совершается в мире по манию Храмна, чья премудрость соизмерима лишь с длиной Его бороды… Я склонен думать, аррант, что тут ты говоришь правду. Зато твоим россказням о погибели Астамера, уж ты прости меня, я не верю ни вот на столько…

Ратхар ткнул пальцем в обглоданный рыбий скелетик и отмерил на нём ногтем один узенький позвонок.

Эврих открыл рот запальчиво возразить, но сегван только отмахнулся:

– Полно заливать, паренёк. Я в два раза старше тебя, и я хорошо знал Астамера. Воители, говоришь?… Да я поспорю на все свои корабли, что в Кондаре он опять набрал к себе всякого сброда, каких-нибудь переулочных головорезов, ехавших наниматься к тин-виленским жрецам… А когда появился Всадник, Астамер наверняка решил умаслить Его жертвой, и выбор, конечно, пал на вас, чужаков. Вот тут-то вас и побросали за борт…

– Не совсем так, – тихо проговорил Эврих. Он глядел в стол, чувствуя, как уши наливаются малиновым жаром. – Когда Всаднику решили предложить нашу кровь, мой спутник велел мне спасать мальчика, и мы сами прыгнули в воду. Он же некоторое время дрался на корабле, чтобы дать нам время, и потом тоже выпрыгнул… сам…