Великий князь — это Великий князь. Кто же устоит перед магической властью такого титула? Беременность — тривиальная расплата за победу девичьей природы. А прозвучавшее признание — согласие подчиняться, ведь Катя открыла свою уязвимость. И при всей опытности Романа тянуло к ней, к Кате Якутовой, строгой и требовательной даже в поражении; её любовь умножала его веру в себя. А ребёнок Великого князя — это упряжь, с помощью которой Катю можно держать под контролем. Но Катя должна быть рядом.

— У меня появилась мысль… — задумчиво начала Катя. — Помнишь, я говорила, что в Сарапуле живёт подруга моей мамы?.. «Лёвшино» пойдёт на промысел через Сарапул. Мне вполне по силам это небольшое путешествие. Я уверена, что тётя Ксения согласится отправиться с нами во Владивосток и дальше. Она приезжала к маме в гости в Канны, это было ещё до войны. Она и примет у меня роды. С ней я буду спокойна.

— Тётя Ксения?.. — осторожно переспросил Роман.

— Ксения Алексеевна, жена пароходчика Ивана Сергеевича Стахеева. Вернее, вдова. У них сын Иннокентий.

Прошлое беззвучно и незримо обрушилось на Романа, будто тьма. Та ночь в Святом Ключе, веточка шиповника, брошенная на пол, — и потом два гроба в гостиной с занавешенными окнами… Роман понял, что здесь, в России, опасность подстерегает его везде, ведь всё, на чём он основал свои планы, принадлежало не ему. Прошлое надо выпалывать из жизни, как сорняк.

— Катюша, нет, — мягко произнёс он. — Ни в какой Сарапул я тебя не возьму, и никакая тётя Ксения с нами не поедет. Это лишнее.

Катя выпустила его руку и внимательно посмотрела на него.

— Полагаю, решать должна я.

— Извини, но сейчас я тебе запрещаю.

— Ты объяснишь мне причину?

— Ответ «нет» — не повод для вопроса «почему?», — твёрдо сказал Роман.

03

7 мая «Кент» отправился на фронт, а «Лёвшино» застрял в затоне — Осип Саныч и трюмная команда всё возились с машиной. Иван Диод орыч не переживал: никуда Арлан не денется. Горецкому тоже было чем заняться. Под его наблюдением на корме буксира закрепили лебёдку с поворотной стрелой и бензиновый мотор нагнетательной системы; Горецкий брал с собой водолаза и сигналиста из британской железнодорожной миссии. Иван Диодорыч не спрашивал, какие грузы Горецкий собирается поднимать со дна реки, а Роман не объяснял. Британцы вообще не говорили по-русски.

В рейс «Лёвшино» вышел только в середине мая вместе с последним караваном флотилии. Караван состоял из плавучего госпиталя, самоходной авиабаржи «Данилиха», нескольких буксиров и десантного судна морских стрелков. Сопровождали их канонерские лодки «Смелый», «Страшный» и «Стройный». Корабли второго дивизиона назывались на букву «С», а первого — федосьевского — на букву «Г». Свой вымпел Федосьев поднял на канлодке «Гордый», и его дивизион давно уже бабахал из пушек где-то под Елабугой.

Многие чувства в душе Ивана Диодорыча с годами угасли, превратились в обыденность, однако начало навигации будоражило, как в молодости. Эта река, эти солнечные блики, пляшущие на волнах, эти зелёные берега — холмы над плёсами, леса, вёрсты, церковки… Эта свежесть створа, чайки и белые пароходы с дымом из труб… Такого не будет ни в каком раю — зачем там речной флот?.. Иван Диодорыч прогуливался по крыше надстройки, делая вид, что занят какими-то соображениями, и просто тихо млел. Жаль, что рядом нет Катюши, оставленной дома: он очень хотел бы порадовать её этим счастьем.

Все, кто был свободен от дел, потихоньку собрались на носовой палубе, расселись или развалились на солнечном пригреве, будто коты на крыше. Сам собой завязался разговор — ни о чём, и в то же время о самом главном. Иван Диодорыч знал, что в таких беседах и заключается негрешное блаженство дороги, и никого не гнал на работу, хотя боцман Панфёров проскрипел:

— Точите лясы-то, ребятушки, а судно пущай само плывёт как получится.

На укоры боцмана никто не обратил внимания.

— Ну как ты, Федька, веришь в чудеса? — неугомонный Алёшка нападал на Федю Панафидина. — Кругом электричество, дизели, аэропланы летают! Есть физика и химия, а чудес никаких нету, они от глупости! Это Стешка вон считает, что в динамо-машине чёрт сидит, а ты же поумнее будешь!

Завтра к вечеру «Лёвшино» должен был дойти до затопленного «Русла», и Федя намеревался наконец-то забрать чудотворный образ Якорника.

— Да знаю я, что там не чёрт, а кто-то другой! — возмутилась Стешка.

— Чертям машины не нужны, — влез Перчаткин. — Машину-то в пекло не утащишь! Чертям нужны души — светлые и чистые!..

— Вроде твоей, да? — скептически хмыкнул матрос Колупаев, которого Яшка недавно ободрал в карты.

— Вроде моей, — охотно согласился Яшка. — Я ведь добрый человек, даже нежный. Никому зла не желаю! А чёрт сядет на плечо и шепчет: гляди-ко, Яша, на вон того купчину, он бахвалиться жаждует, ну дак и обмишуль его, угоди гордыне… Или же указует мне перстом на офицера: этот себя героем мнит, никогда не отступает, дак и распатронь его до исподнего… Задачка-то у чёрта в чём? Приумножить грех, который и без него душу ел! В чёрте чуда нет!

— Чудо — творенье божье, — согласился Федя. — Есть бог — есть и чудеса.

— Бога нету! — упорствовал Алёшка.

— Кого нету? — испугался Митька Ошмарин. — Где?

— А ты вокруг-то посмотри, Лексей, — с укором посоветовал Серёга Зеров. — Красота же какая… Чего спорить-то? Всё же ясно, что бог есть.

— Эх, дядя Серёжа! — обиделся Алёшка. — А ещё в училище учился!

— Бог науке не противоречие, — примирительно заметил Федя.

— А чудеса? Они по науке невозможны!

— Разве ты все науки превзошёл? — Федя мягко улыбнулся.

— Не все, но суть-то понимаю!

— Чудеса не в том, чтобы из-за уха туза треф доставать. Это фокусы.

— Фокусы, — важно кивнул Яшка.

— Чудеса в простых деяниях. У меня дедушка Финоген за всю свою жизнь ни разу на мель судно не посадил, а такого быть не должно! Любой лоцман, даже самый лучший, промахивается. Любому рано или поздно не везёт. Так что удача дедушкина и есть чудо. И науку оно не попирает. Оно — другая наука.

— Совпадение! — упрямился Алёшка.

— Тогда и в динамо — чёрт.

Роман слушал и посмеивался. Он помнил свои споры с Федей на борту «Русла» — Федю не переубедить. А дедушка Финоген просто врёт.

Ночевать караван встал на рейде села Частые — на полпути между Пермью и Сарапулом. Голубая майская полночь даже не попыталась посинеть — на востоке уже светилась бледно-жёлтая полоса нетерпеливого рассвета. В каюту Ивана Диодорыча осторожно постучал Мамедов.

— Тебе чего не спится, Хамзат? — проворчал Иван