В тот же день я пожаловался Джонсу, что меморандум ШНБ, представленный президенту, пытается конкретно определить численность подкреплений, в частности, не учитывает тот «люфт» в 10 процентов, который гарантировал мне президент. Я сказал, что надо внести исправления в текст соответственно пожеланиям президента, и Джонс согласился. Затем я упомянул о тех 4500 человек технического персонала, переброску которых президент не одобрил. Джонс сказал, что, по его мнению, президент просто забыл о них в ходе разговора с «приспешниками» в пятницу. «Эти ребята», прибавил Джонс, то есть Эмануэль, Аксельрод, Донилон и Макдоно, по-настоящему «увязли в политических интригах». А его, Джонса, фактически изолировали.

Позднее мне сообщили, что воскресная встреча с президентом переносится на девять тридцать утра. Придется лететь ночью, чтобы успеть добраться в Вашингтон с Западного побережья. Я заподозрил в этом происки ШНБ и попросил своих сотрудников: «Передайте им, пусть катятся к черту. Мы с президентом договорились на пять часов, к пяти я и приеду. Если совещание начнется в девять тридцать, что ж, обойдутся без министра обороны». Вскоре время встречи вернули на пять часов.

Встреча в воскресенье сильно отличалась от всех прочих заседаний в Овальном кабинете, на каких я когда-либо присутствовал. Участвовали Обама, Байден, Маллен, Картрайт, Петрэус, Эмануэль, Джонс и я. Обама сказал, что собрал нас в основном ради того, чтобы снова пройтись по решению и убедиться, что Маллен и Петрэус со всем согласны. Если эти двое выскажутся против, он вернется к идее Маккристала о выделении дополнительно 10 000 солдат, тем паче что в этом с ним солидарны большинство его гражданских советников. Затем президент предложил высказываться. Маллен и Петрэус произнесли ровно то, что Обама хотел услышать. Эмануэль – ничего удивительного – напомнил о политических конфликтах с Капитолийским холмом и об опасности «соглашательства» президента и военных. Джонс и Картрайт поддержали решение. Я, разумеется, был рад услышать, что мое предложение принимается.

Затем произошел обмен мнениями, накрепко засевший у меня в памяти. Джо Байден сказал, что выступал за иной подход и готов двигаться дальше, но военным «следовало бы воспринимать решение президента как приказ». Обама отреагировал мгновенно: «Я приказываю». Я был попросту шокирован. Никогда раньше мне не доводилось слышать, чтобы президент формулировал свое решение как прямой приказ. Как правило, американским военным это совершенно не требуется. На посту министра обороны я ни разу не отдавал приказов что-то сделать; насколько мне известно, то же самое можно сказать о любом командующем. Бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов Колин Пауэлл в своей книге «У меня получилось» пишет: «За свои тридцать пять лет службы я никогда никому не говорил: «Это приказ». И теперь, размышляя об этом, не могу вспомнить, чтобы от кого-либо слышал эти слова». Что ж, «прямой приказ» Обамы в ответ на ворчание Байдена показал, на мой взгляд, полное невежество обоих в вопросах американской военной культуры. Этот приказ был ненужным и обидным и продемонстрировал всю глубину недоверия Белого дома Обамы к военному руководству страны.

Президент объявил о переброске дополнительных подкреплений в Афганистан 1 декабря в Вест-Пойнте. Мы с Хиллари Клинтон, Малленом и Джонсом при этом присутствовали.

Подводя итоги, скажу, что этот масштабный спор по проблемам национальной безопасности был, на мой взгляд, во многом спровоцирован Белым домом и вопросами внутренней политики; ничего подобного за свою карьеру я не припоминаю. Политики в окружении президента стремились оповестить весь мир, что Пентагон при необходимости тут же «получит по рукам». Джонс поведал мне, что Дэвид Аксельрод подбрасывал прессе соответствующие комментарии. Думаю, Обама поступал правильно с точки зрения национальной безопасности, но все упиралось в политические расчеты и делалось именно под этим углом.

После выступления президента в Вест-Пойнте я записал для себя: «Мне действительно это надоело, я устал от политики переопределения национальных интересов, администрация Белого дома подменяет собой команду по национальной безопасности, а ШНБ (Донилон и Лют) достали своим микроменеджментом. Май 2010 года выглядит намного привлекательнее января 2011-го [срока, который я наметил для своей отставки]. Я сыт по горло». Я был изрядно расстроен тем, что значимый процесс бесконечно затянулся благодаря политиканам.

Впрочем, буду справедлив: национальные интересы тоже подминали под себя политику, ведь президентское решение противоречило рекомендациям всех его политических советников и почти наверняка было наименее популярным из вариантов, если исходить из политических составляющих.

Оглядываясь назад, скажу, пожалуй, что все мы, старшие руководители, не слишком хорошо помогали президенту в той ситуации. Наша «команда соперников» позволила личной неприязни и недоверию замутить наше восприятие и просочиться в рекомендации. Например, моя стратегия географически ограниченных действий против партизан, в сочетании с агрессивными контртеррористическими операциями и уничтожением лидеров талибов, а также с увеличением численности и ростом профессионализма афганских сил безопасности, по сути, мало чем отличалась от того, что предлагал Байден. Различие между его рекомендациями и моим вариантом сводилось к разногласиям по поводу общей численности контингента: 83 000–85 000 против 98 000 военнослужащих. Цифра Байдена значительно превышала контртеррористические потребности, а моя была чересчур мала для полностью обеспеченной ресурсами стратегии противопартизанских действий. Агрессивное неприятие, подозрительность, равно как пренебрежительное отношение и оскорбительные нападки в адрес наших военачальников, особенно со стороны Донилона, Люта и прочих представителей администрации, заставляли боевых командиров защищаться и уничтожали «в зародыше» любые попытки найти компромисс. Недоверие и неприязнь Белого дома к Холбруку и озабоченность Люта военной составляющей кампании способствовали тому, что гражданскому «компоненту» афганской миссии уделялось крайне мало внимания. Соперники предлагали президенту альтернативы куда более черно-белые, если можно так выразиться, чем диктовало развитие событий. Коллегиальный процесс, который выявил бы точки соприкосновения, а не обострил разногласия, обеспечил бы скорейшее достижение договоренности и нанес меньший урон отношениям между военным руководством страны и главнокомандующим.

Ответственность за поиски точек соприкосновения и формирование повестки обсуждений обычно ложится на советника по национальной безопасности. А Штаб национальной безопасности, как предполагается, выступает в роли «честного брокера», курируя политические решения. Но в ходе дискуссий по Афганистану все было не так. Джим Джонс, а в еще большей степени его заместитель Том Донилон и Дуг Лют превратили ШНБ в «выразителя мнений», лишили нейтралитета, и это привело к расколу в правительстве: Белый дом и ШНБ, с одной стороны, министерство обороны и Государственный департамент – с другой.

Раздражение и разочарование сотрудниками Белого дома и ШНБ, порожденные афганскими дискуссиями, побудили меня решительно отстаивать интересы военных и упорно защищать собственную стратегию – более решительно и более упорно, чем следовало. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог и должен был сделать больше, чтобы преодолеть разногласия. Еще в начале дискуссий, когда я поведал о необходимости сужения характера нашей миссии в Афганистане на заседании комитета принципалов, Байден прислал мне записку: «То, что вы сейчас изложили, я сам собирался сказать». Как-то той осенью мы завтракали вместе у него в резиденции, обсуждая наболевшее, но, возможно, мне стоило чаще видеться с ним наедине, чтобы найти общий язык. Не думаю, что мы сошлись бы на численности подкреплений, но наверняка могли бы сблизить свои позиции по стратегии; уже это позволило бы снизить накал многих дебатов.