– Шеф решил ввести в дело команду «Микадо». План уже есть; они прибудут нынче вечером.

– А, ну хорошо. – Команда «Микадо» предназначалась для самых щекотливых случаев. Точно как в одноимённой игре,[42]они специализировались на устранении нежелательного элемента так, чтобы целое не пошатнулось. Излюбленной стратегией при этом было – так скомпрометировать «клиента», что ему уже никто не верил.

Правда, непонятно было, как они хотят осуществить это с Альфредом Вестерманном. Тот был одержимым. Кроме его изобретений, у него практически не было пороков. Посади ему на колени голую женщину – и он ни на минуту не забудет про свои формулы.

– А я в их плане тоже задействован?

Джим кивнул.

– Ты позвонишь Вестерманну, скажешь, что все это было недоразумение, и попросишь его завтра вечером приехать в Карлсруэ. В ресторан «Оберландштубен». Столик на троих уже заказан. Скажи ему, что вы встретитесь там с гендиректором одной американской фирмы, которая хочет наладить производство его изобретения и распространить его по всему миру.

– О'кей. – Итак, ход игры менялся. Предполагался большой спектакль. «Гендиректором», естественно, будет человек из команды «Микадо», который наобещает этому штутгартскому изобретателю саму небесную синь. – Во сколько?

– В девять вечера. В двадцать один, как они здесь говорят.

Настоящее

– Ваш отец был пунктуален, – с трудом рассказывал Таггард. – Но недоверчив. И потом человек из «Микадо» так и не явился. Я пытался его задержать, убеждённый, что здесь какая-то неувязка. Я звонил по телефону, но ни до кого из остальных не дозвонился. В конце концов, у вашего отца лопнуло терпение, и он уехал.

– И нарвался на свою смерть, – сказал Маркус с тяжёлым чувством.

– Да, и нарвался на свою смерть. Я узнал об этом лишь на другой день. Как оказалось, человек из «Микадо» побывал там, но только для того, чтобы спуститься в подземный гараж ресторана и сделать кое-что с машиной вашего отца. Не знаю точно, что он сделал. Но уж наверняка не что-нибудь простое наподобие перерезанных тормозных шлангов, поскольку полиция бы это обнаружила. Если «Микадо» что-то делали, это был хай-тек. Авария была спланирована с точностью до плюс-минус десяти метров.

– А другая группа взломала лабораторию…

– Да.

Маркус уткнулся локтями в колени, сцепил пальцы и смотрел на бывшего агента ЦРУ и бойца промышленного шпионажа, стоящего на страже экономических интересов США.

– И ради чего всё это? Что же такого изобрёл мой отец?

Таггард вздохнул.

– Хотел бы я сказать вам это, но я никогда в глаза не видел этих бумаг. Такое у нас было предписание, понимаете? Мы не должны были впадать в соблазн затевать собственный гешефт на том, что закулисные эксперты считали самыми горячими изобретениями. Речь шла о способе, насколько я помню, который ваш отец называл остракцией.

– Остракция? – такого слова ему не приходилось слышать.

– На сообщении экспертной группы стояли три звезды. Это означало высшую важность.

Маркус размышлял:

– Мой брат рассказывал однажды, что наш отец был убеждён, будто это изобретение совершит революцию в мировой экономике.

– Без сомнения. Нехваткой самоуверенности ваш отец не страдал. Правда, это свойство – самое распространённое среди изобретателей.

– А что стало с этими бумагами?

– Маркус, – проникновенно сказал Таггард. – Вы здесь не в романе Майкла Крайтона.[43]Что бы там ни изобрёл ваш отец, всё равно это не спасёт мир.

– Вы просто так мне это говорите.

Таггард хрипло вздохнул.

– Насколько я припоминаю, документы были переправлены в некий Farsight Institut в Crooked River Pass, Орегон. Что они там с ними сделали, мне неизвестно. Таких вещей мы никогда не знали.

Орегон. Штат, граничащий с Айдахо. Ещё полгода назад это было бы совсем рядом. А теперь эти документы могли бы с таким же успехом лежать на обратной стороне Луны.

– Так вот, значит, как оно было, – с горечью констатировал Маркус.

– После этого я ушёл из «Eurocontact». Началась бумажная работа в ЦРУ, как я вам уже говорил. Но все эти годы меня тяготило, что я оказался участником сговора убийц. Я оказался не таким уж пройдохой, как сам о себе думал… – Голос Таггарда звучал всё тише. Силы, казалось, окончательно покидали его. – Я хотел загладить эту вину перед вами, Маркус. Поэтому я не упускал вас из виду. После вашей аварии я позаботился о том, чтобы ваш брат беспрепятственно вывез вас из страны. Я думал, может, хоть таким образом мне зачтётся мой грех… – Он закрыл глаза, задышал с булькающими хрипами. – Как вы думаете, Маркус?

Маркус сглотнул, вспомнил минувшие недели, вечера… Мужские разговоры, в принципе незначительные (о пустяках), а с другой стороны…

– Конечно, – сказал он. – Конечно, зачтётся.

Если бы он мог найти слова, он бы сказал умирающему, как благодарен ему. И что он прощает его.

Таггард снова с трудом разомкнул глаза, с усилием поднял руку и жестом подозвал его к себе. От него пахло смертью. Голос был еле слышен.

– Я должен сказать вам кое-что ещё, Маркус…

Когда Маркус вышел и тихо прикрыл за собой дверь, преподобный всё ещё стоял в коридоре – не человек, а мрачная гора в опустившихся сумерках.

– Как он там? – спросил.

– Он сказал, что теперь хочет уснуть.

Преподобный кивнул.

– Хорошо. Вы слишком долго пробыли у него. Это его наверняка утомило.

– Он не хотел отпустить меня раньше.

Установилась тишина, которая давила на уши.

– Может быть, он больше не проснётся, – сказал преподобный Смолл. Казалось, он вслушивался в себя. – Бог теперь позаботится о нём.

Маркус молчал. Он уже скорбел о человеке, который спас ему жизнь. Который принял его и делил с ним свой хлеб – в истинном смысле этого слова.

– Идемте, – Смолл указал ему на входную дверь.

Они вышли наружу. Там уже стемнело. Маркус почти осязал эту темноту. День пролетел как один час.

На пороге Смолл положил ему на плечо свою тяжёлую ладонь.

– А теперь идите к себе.

Его рука весила тонну.

– Это не я, – сказал Маркус. – С вашей дочерью, я имею в виду.

– Я знаю, – сказал преподобный. – Ребекка не смогла меня долго обманывать. Хотя, к сожалению, и пыталась это делать.