— Мы собираемся бить франков, — первым делом заявил Гудмунд, изъясняясь на принятом при дворе ярла англо-норвежском диалекте. Лики рыбаков разгладились пуще прежнего. Всегда приятно сознавать, что можешь понять иноземца. Потом рыбаки призадумались над услышанным.

— Поздно вы приплыли, — крикнул один из них. — Сражение уже началось.

Не сразу Гудмунд разобрал, о чем толкует местный житель. А когда это произошло, сердце его бешено заколотилось. Если существует вообще золотое правило успешного налета, то оно должно быть очень простым: высаживайся там и тогда, где и когда вероятность отпора — наименьшая. Он еще и еще раз переспрашивал рыбака. Сомнений не оставалось. Франкская армия сегодня утром покинула свой стан. Защищать его предстояло кучке часовых и отряду корабельной стражи. Награбленное за несколько месяцев опустошительных рейдов добро, включая драгоценности из кладовых Кентербери, само просилось в руки Гудмунда. Правда, рыбак говорит о победе франков как о деле решенном. В конце концов, успокоил себя Гудмунд, если мой друг ярл сегодня будет разбит, нет ничего зазорного в том, чтобы чуток пощипать победителей. Кроме того, от доброго удара в тыл врага хуже ярлу не будет. У Гудмунда был еще целый воз вопросов: весь флот они стянули в гавань? Укрепление стоит на холме?

А где ближайшая бухточка, чтобы причалить? Что, такие крутые склоны? Есть хоть одна тропинка?

Под нескончаемыми потоками дождя корабли Пути, направляемые могучими гребками прикованных к банкам Рагнарссоновых ветеранов, один за другим входили в узкое устье речушки, впадавшей в море под Гастингсом.

— Никак, ты собрался по лестницам на стенки карабкаться? — покачал головой рыбак. — Там все десять футов будет.

— А эти на что?! — подбоченясь, заявил Гудмунд и показал ему на свои онагры, которые в эту минуту подъемные стрелы переносили на берег.

— Тяжело тебе их будет на себе тащить, — пробормотал рыбак, обратив внимание на угол наклона ладей при разгрузке. — Видишь, какой холм!

— Для того, чтоб тащить, у меня полно умельцев, — вновь ухмыльнулся Гудмунд, не спуская при этом колючего взгляда со своих людей, которые, изготовившись пустить оружие в ход при первых признаках неповиновения, разымали кандалы у ног головорезов. Освободив несколько пленников, они тут же пристегивали их к брусьям и поперечным балкам онагров.

Когда в лощину высыпали наконец все участники набега, Гудмунд позволил себе обратиться к ним с кратким напутствием.

— В лагере полным-полно барахла, — сказал он. — Причем франки прихватили его в церквах. Значит, возвращать его не придется. Может, ярла нашего в долю возьмем. А может, и не возьмем. Все, теперь вперед.

— А с нами что будет? — крикнул один из пленников.

Гудмунд смерил его пристальным взглядом. Огвинд, тоже из Швеции. С этим парнем шутки плохи. Тяжелый характер. Не человек, а боров. Но ему как раз нужны такие ребята, чтобы доставить онагры на вершину холма.

— А будет вот так, — отвечал он. — Наша возьмет, получишь свободу. А если франки нам скулы поправят — я тебя так и оставлю стоять к этой машине привязанным… Может, и разжалобишь христиан… Идет?

Огвинд кивнул. Вдруг Гудмунда осенила еще одна мысль. Он метнул взгляд на черного дьякона, знатока смертоносных машин.

— А вот как с тобой быть, не знаю… Поможешь нам перебить франков?

Лицо Эркенберта приняло неустрашимое выражение.

— Ты предлагаешь мне воевать против христиан? Сражаться против посланников самого Папы, Святейшего Отца нашего? Против людей, которых я и архиепископ самолично призвали явиться в эту обитель варварства? Уж лучше я смиренно соглашусь принять венец святого мученичества и предам свое тело…

Гудмунду не дали дослушать архидиакона: чьи-то пальцы вцепились ему в рукав. То был один из немногих рабов Йоркского Минстера, ухитрившихся пережить и жертвоприношения Ивара, и назидательные расправы Эркенберта.

— Мы поможем тебе, хозяин, — пролепетал он. — Всю жизнь руки чесались…

Гудмунд без лишних проволочек повел свое пестрое войско вверх по крутому склону холма. Первым поднимался сам воевода, прихватив с собой как разведчиков рыбаков и людей из Минстера. За ними, сцепив зубы, карабкались Рагнарссоновы викинги, таща дьявольские машины и напрягаясь из последних сил под их полуторатонным весом. Наконец, все также находясь под спасительным покровом дождя, шесть онагров и тысяча воинов одолели подъем и расположились в четырехстах ярдах от стены лагеря. Открывшийся ему вид насторожил Гудмунда: рядом с частоколом не чувствовалось присутствия часовых. Во всяком случае, со стороны моря. Если они и были в крепости, то все, как один, переметнулись к противоположной стене. Ибо даже до ушей викингов долетало теперь отдаленное грохотание рати.

Первый же выстрел из онагра, произведенный для определения дальности, произвел разрушения в стене франков: ядро не долетело несколько ярдов, но отскочило от земли и легко вырвало из земли десятифутовый столб. Набившие руку рабы Минстера прикинули угол, чуть приподняли брусья. Пять камней весом по двадцать фунтов каждый, выпущенные залпом, расчистили в частоколе проход шириной в двадцать футов. Гудмунд решил, что необходимость во втором залпе отпала. Армия была брошена в образовавшийся разлом. Франки, в большинстве своем лучники, не верили своим глазам. На них катилась тысячная орда викингов. Нечего было и помышлять о попытках сопротивления: драться с ветеранами пешего строя в замкнутом пространстве не имело ни малейшего смысла. Поэтому франки как можно скорей очистили укрепление от своего присутствия.

Спустя всего два часа после того, как нога его ступила на сушу, Гудмунд осматривал близлежащие окрестности из ворот франкского укрепления. Весь его многолетний опыт взывал к единственному решению: связать барахлишко в тюки, бросить ненужные теперь онагры, да и не задерживаться здесь больше, уходить к морю, пока им тут хвост не прищемили… И все же картина, которую он сейчас лицезрел, замечательным образом походила на известные ему сцены отступления терпящей поражение армии. Ну а раз так… Раз так…

Гудмунд обернулся и принялся раздавать команды. Переводчик Скальдфинн, жрец Хеймдалля, взглянул на него недоверчиво:

— Опять хочешь удаль свою показать?

— Какая уж тут удаль! Помню, дед мне раньше говаривал: Гудмунд, добивай лежачего!

* * *

Когда франки обнаружили, что над местом, в котором они рассчитывали найти отдохновение от событий этого дня, реет стяг с Молотом, дух Карлова войска стал стремительно идти на убыль. Люди и животные промокли, озябли и смертельно устали; хоббелары же, продираясь к основной колонне сквозь многочисленные рощицы и насаждения живой изгороди, в конце концов не досчитались по меньшей мере половины своих товарищей, которые были либо уже мертвы, либо, лежа на сырой земле, дожидались неминуемой смерти от тесака местного керла. Что до лучников, то они вообще представляли собой большую часть дня безукоризненную мишень для английских орудий. Даже слава франкского оружия, тяжелая конница, потеряла не меньше трети от своей прежней численности на склоне перед станом врага и в трясине перед его орудиями. Причем в обоих случаях конница так и не сумела поразить воображение англичан. Тем временем неприятель захватил оставленный ими лагерь, почти не произведя разрушений в его стенах, за которыми готова сейчас принять бой мощная дружина. Для того чтобы отвоевать лагерь, придется положить сотни ратников.