Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это?
— Эта вещь называется kraki. Лестница на одном шесте. Знак Рига.
— Я слышал, кажется, это имя… Но бога с таким именем я не знаю.
— Ты еще не раз с ним встретишься. Он будет часто наставлять тебя. Ни Тор, ни Локи, ни любой другой бог тебе не покровительствует. Только Риг.
Шеф поднял глаза. Сколько вокруг родных лиц: Альфред, Торвин, Ингульф, Ханд. Кое-кого, правда, недостает. Бранда, например, — он так и не успел справиться о его здоровье. Нет здесь и леди Трит, его матери. Он не знает даже, захочет ли она вновь свидеться с ним.
И главное, с ним Годива.
После битвы группа катапультеров принесла ему тело его единоутробного брата, мужа Годивы. Оба, он и она, долго не отрывали взгляда от побагровевшего лица, скрюченной набок шеи. Старались всколыхнуть в себе воспоминания детства, понять истоки ненависти, поселившейся в этом сердце. Шефу пришли на ум строки, которые он однажды слышал от Торвина. Герой сказания произносит их над телом убитого им брата:
Я стал для тебя проклятием, брат.
Злая судьба нам обоим подруга.
Что норны решили, то нам не забыть.
Но сам он не захотел произносить эти слова. В нем не угасла надежда, что он сможет забыть. И что сможет забыть Годива. Забыть, что он спас ее, а затем оставил на поругание. Снова спас — лишь потому, что она могла ему быть полезна. Но теперь, когда душа его избавлена от груза всевозможных треволнений, забот, необходимости что-то решать, он понял, что любит ее с той же силой, как в тот день, когда он вырвал ее из лап Ивара. Но что же это за любовь, которая так долго не торопится напомнить о себе?
А пленники все поднимались и поднимались по сходням. Он видел их угрюмые, исполненные лютой ненависти лица, подумал о смертельно униженном короле Карле, о приступе ярости, который вскоре испытает Папа Николай, о Змеином Глазе, которому теперь предстоит вынашивать планы мести за убитого брата. И опустил взгляд на амулет, лежавший у него на ладони.
— Лестница на одном шесте… На такой нелегко будет устоять.
— Каждый раз будешь ставить ногу на новую ступеньку… — сказал Торвин.
— Сложно подниматься, трудно устоять, тяжело подняться на самый верх. Но наверху есть перекладина — две ступеньки, одна напротив другой. Похоже на крест…
Торвин нахмурился:
— О Риге уже слагались предания, когда о кресте никто слыхом не слыхивал! И амулет в таком виде существует испокон веку.
В первый раз за последние несколько дней Шеф рассмеялся:
— Мне нравится твой амулет, Торвин. И я буду его носить.
Он накинул на шею цепь и устремил взгляд в туманные дали моря.
Мучительный узел, в который до сего мига были скручены струны его души, был распутан.
В первый раз за всю жизнь на него снизошел покой.
(перевод В. Вольфсона)
Схваченная за горло одной из жесточайших на человеческой памяти зим, Англия лежала под мертвящей мантией снега. Великую Темзу сковало льдом от берега до берега. Дорога, ведущая на север к Уинчестеру, покрылась окаменевшими отпечатками копыт и конского дерьма. Лошади оскальзывались на льду, из их ноздрей вырывалось горячее дыхание. А их всадники, поеживаясь от холода, глядели на потемневшие стены великого собора, безуспешно пришпоривая своих верных, но усталых скакунов.
Было 21 марта в год 867-й от Рождества Христова, день великого празднества. В этот день свершалось королевское торжество. Места для зрителей заполнила военная аристократия Уэссекса, а также все ольдермены, лендлорды и знатные горожане, кому можно было доверить толпиться внутри каменных стен, и, зевая и потея, прилежно наблюдать под неумолчный шумок разговоров и голоса толмачей, как разворачивается выверенный и пышный ритуал коронации христианского государя.
С правой стороны в самом первом ряду скамей в нефе Уинчестерского собора настороженно сидел Шеф Сигвардссон, соправитель Англии — и полноправный сюзерен всех тех ее частей к северу от Темзы, которые мог удержать под своей рукой. Сюда его привела просьба Альфреда, больше похожая на приказ.
— Ты не обязан присутствовать на мессе, — заявил Альфред Шефу и его дружине. — Ты можешь даже не петь псалмы. Но я хочу, чтобы ты был на коронации, Шеф, со всеми своими регалиями и в короне. Просто ради приличия. Отбери самых заметных своих людей, и пусть все видят, что ты богат и силен. Я хочу, чтобы каждый увидел, что меня полностью поддерживают северные язычники, победители Ивара Бескостного и Карла Лысого. Не дикие язычники, святотатцы и воры, Рагнарово семя, но люди на Пути в Асгард, люди с нагрудными амулетами.
«Ну, это-то нам, по крайней мере, удалось», — оглядевшись, подумал Шеф. Два десятка людей Пути, допущенные на почетные места, смотрелись по-благородному. На Гудмунде Жадном серебра и золота в виде браслетов, ожерелий и поясных блях было больше, чем на любых пяти лендлордах из Уэссекса, вместе взятых. Он, конечно, имел свою долю с трех знаменитых походов Шефа, слава о которых, хотя и легендарная, не была таким уж преувеличением. Торвин, жрец бога Тора и его товарищ Скальдфинн, жрец Ньёрда, чуждые мирской суете, облачились, однако же, в ослепительно-белые одежды и не забыли повесить на грудь свои пекторали — небольшой молот у Торвина и трезубец у Скальдфинна. Квикка, Озви и другие английские вольноотпущенники, ветераны набегов Шефа, хотя и безнадежно заурядные в глазах молодых честолюбцев, умудрились вырядиться в неслыханно роскошные шелковые одеяния. Они бережно держали на плечах орудия своего ратного дела: алебарды, арбалеты и рукояти от воротов катапульт. Шеф подозревал, что сам вид этих людей, явно англичан низкого происхождения, и при этом богатых настолько, что и присниться не могло среднему уэссекскому лендлорду, не говоря уж о простолюдинах, был самым убедительным молчаливым свидетельством побед Альфреда.
Церемония длилась уже много часов, начавшись с торжественной процессии от королевской резиденции к собору; расстояние едва достигало сотни ярдов, но каждый шаг требовал особого ритуала. Затем первые люди королевства сгрудились в соборе для причастия, не столько из-за религиозного рвения, сколько из-за ревнивого желания не упустить удачу или благословение, которые могут достаться другим. Среди них, как заметил Шеф, было много нелепо выглядевших людей, с недоразвитой мускулатурой и в грубой одежде — рабов, которых освободил Альфред, и простолюдинов, которых он жаловал. Они должны были разнести весть по своим городишкам и деревням, чтобы никто не усомнился: принц Альфред стал королем Западной Саксонии и Марки согласно всем установлениям, Божьим и человеческим.
В первом ряду, возвышаясь над окружающими, сидел маршал Уэссекса, выбранный в соответствии с обычаем из самых знаменитых воинов. Распорядитель на этой церемонии, Вигхерд, смотрелся по-настоящему внушительно: ростом ближе к семи футам, чем к шести, и весом в добрые двадцать английских стоунов; на вытянутых руках он держал меч короля с такой легкостью, будто это был прутик, и всем было известно о его сверхъестественном умении фехтовать алебардой.