Она не отступила, когда Муртаг вскочил, ловкий и гибкий, как кот, и двинулся на нее. В итоге его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица. На щеках у него ходили желваки, глаза гневно сверкали, дыхание со свистом вырывалось из груди. Таким Насуада не раз видела его и прежде и понимала: его гордость болезненно задета, и теперь ему более всего хочется стереть в порошок того, кто посмел его оскорбить. Ее, Насуаду. Было слишком опасно давить на него сейчас, но она понимала: иного такого шанса у нее не будет.

— Если я могу продолжать бороться, — сказала она, — то можешь и ты.

— Назад, на камень! — грубо приказал он, но она не умолкала:

— Я знаю, что ты не трус, Муртаг. Лучше умереть, чем жить рабом такого человека, как Гальбаторикс. По крайней мере, ты мог бы совершить доброе дело, и впоследствии люди всегда помнили бы твое имя.

— На камень! — прорычал он, хватая ее за руку и подтаскивая к серой плите.

Насуада не сопротивлялась. Он толкнул ее на каменное ложе, застегнул у нее на руках и ногах кандалы, затянул ремень на лбу и, выпрямившись, уставился на нее темными, какими-то дикими глазами. Сам он был более всего похож на туго натянутый канат.

— Ты должен решить, хочешь ли ты рискнуть своей жизнью, чтобы спасти себя, — снова заговорила Насуада. — Спасти себя и Торна. И это ты должен решить сейчас, пока еще есть время. Спроси себя: как бы Торнак поступил на твоем месте?

Не отвечая ей, Муртаг приложил ладонь к ее груди. Ладонь была очень горячей, и у нее внезапно перехватило дыхание. Почти шепотом он заговорил на древнем языке, и по мере того, как эти странные слова срывались с его губ, Насуаде становилось все страшнее.

Муртаг говорил, казалось, несколько минут, но, когда он умолк, она ничего особенного не почувствовала. Впрочем, это ничего не значило: она бы все равно не смогла определить, замешана ли тут какая-то магия.

Прохладный воздух коснулся ее груди в том месте, где только что лежала горячая рука Муртага. Он повернулся и пошел прочь, и она уже хотела его окликнуть спросить, что он с нею сделал, — но тут он остановился и сказал:

— Это должно защитить тебя от боли. Почти при любых пытках. Но ты должна делать вид, что тебе по-прежнему больно, иначе Гальбаторикс обо всем догадается.

И с этими словами Муртаг исчез за дверью.

— Спасибо тебе! — прошептала ему вслед Насуада.

Она долгое время обдумывала этот разговор. Вряд ли его подослал Гальбаторикс. Хотя, конечно, такая возможность оставалась. Насуада чувствовала, что душа ее разрывается. Она не в силах была понять, хороший ли — хотя бы в глубине души — Муртаг человек или плохой? Она вспомнила короля Хротгара — в детстве он был для нее, как добрый дядюшка, — и то, как Муртаг убил его на Пылающих Равнинах. Затем она вспомнила рассказ Муртага о его детстве и о том, с чем ему пришлось столкнуться во дворце Гальбаторикса. А еще она вспомнила, как он отпустил Эрагона и Сапфиру, хотя легко мог тогда доставить их обоих в Урубаен.

И все же Насуада понимала: даже если Муртаг когда-то и был благороден и достоин доверия, то служба у Гальбаторикса — пусть и навязанная ему силой — вполне могла извратить его душу.

Под конец она решила, что не будет думать о прошлом Муртага и станет судить его но тем делам, которые он вершит сейчас, и только по ним. Хороший ли, плохой или и то и другое, но в данный момент он был ее потенциальным союзником, а ей очень нужна была его помощь. Прекрасно, если он ей поможет, но если он все-таки окажется обманщиком, то хуже, чем сейчас, ей уже не будет. Зато возможность с помощью Муртага бежать от Гальбаторикса, бежать из Урубаена стоила, безусловно, любого риска.

Боли больше не было. Впервые с тех пор, как Насуада оказалась во дворце Гальбаторикса, ей удалось хорошо выспаться. Она проснулась, исполненная надежд, и снова принялась следить за рисунком извилистых линий на потолке. Тонкая синяя линия в итоге привела ее к какому-то белому пятну в углу, которого она раньше не замечала. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять: это белое пятно возникло там, где со стены просто отвалился кусок облицовки.

Это показалось ей забавным и даже немного успокоило: приятно было узнать, что великолепный дворец Гальбаторикса отнюдь не идеален. В нем имелись определенные недостатки, а это означало, что и сам хозяин дворца не может быть абсолютно неуязвимым и всемогущим.

Когда в комнату вошел тюремщик с обедом, Насуада спросила, нельзя ли ей сперва поесть, а уж потом заниматься своим туалетом. Это она объяснила тем, что есть ей хочется больше, чем всего остального, и это на самом деле вовсе не было такой уж неправдой. К ее тайной радости, человек в сером сразу же согласился, хоть и не произнес в ответ ни слова, только улыбнулся своей жутковатой улыбкой и, присев на край ее каменного ложа, стал ложкой вливать ей в рот теплый густой суп. Мысли Насуады лихорадочно метались. Она пыталась учесть все детали своего плана, так как понимала, что у нее будет только один шанс на успех.

От нетерпения горло ей сдавливали спазмы, так что трудно было глотать. Однако Насуада очень старалась, и вскоре миска была пуста. Затем она выпила все, что человек в сером предложил ей, и почувствовала, что готова действовать.

Тюремщик, как всегда, поставил поднос у дальней стены, рядом с тем местом, где обычно садился Муртаг, и шагах в десяти от двери в уборную.

Как только он освободил Насуаду от кандалов, она соскользнула на пол и, когда он хотел по привычке поддержать ее, сказала самым сладким своим голосом:

— Ничего, спасибо. Я теперь уже вполне могу и сама стоять на ногах.

Человек в сером несколько растерялся, потом снова улыбнулся и дважды щелкнул челюстями, словно говоря: «Вот и хорошо, я рад за тебя!»

Они двинулись к уборной — она впереди, а он чуть позади. Шаги Насуада рассчитала точно: на третьем шаге, якобы подвернув правую ногу, она рухнула на пол, растянувшись во весь рост. Человек в сером вскрикнул, попытался ее подхватить — его толстые пальцы схватили воздух, едва не коснувшись ее шеи, — но он оказался слишком медлительным, и ей удалось уйти от его хватки.

Насуада специально упала так, чтобы задеть поднос, и даже ухитрилась разбить кувшин, в котором еще оставалось немного воды с вином, а деревянную плошку заставила с грохотом отлететь в противоположный угол. В точности следуя собственному плану, она упала почти точно на поднос, при этом как бы неловко подогнув под себя правую руку, и сразу же принялась шарить пальцами, нащупывая металлическую ложку.

— Ох! — воскликнула она, старательно изображая огорчение и боль, и повернулась, чтобы посмотреть, как отреагирует человек в сером. — Возможно, вы были нравы: я еще не готова передвигаться самостоятельно. — И она с извиняющимся видом улыбнулась своему тюремщику. Ее большой палец как раз в эту минуту нащупал ручку ложки, и она крепко стиснула ее в ладони, когда человек в сером поставил ее на ноги.

Он оглядел ее с ног до головы и недовольно поморщился: у него явно вызывала отвращение ее грязная ночная сорочка, теперь еще и насквозь промокшая в луже воды с вином. Но пока он ее разглядывал, Насуада успела мгновенно завести руку за спину и сунуть ложку в одну из дыр у самого подола. Тюремщик подозрительно на нее посмотрел, но она вытянула перед ним руки ладонями вверх, показывая, что ничего с подноса не взяла.