нагло, точно среди туземцев завоеванной колонии»[2708]. «Генерал Пуль ведет откровенно реакционную политику и смотрит на русских, — подтверждал член Мурманского Совета Г. Веселаго, — как смотрели англичане прежде на кафров»[2709]. «Английский генерал, — подтверждал британский консул в Архангельске Д. Янг, — обращался с русскими людьми в их собственной стране с деспотизмом, присущим разве что царю, и вел себя так же позорно, как те русские старорежимные генералы, которых англичане, проживающие в России, высокомерно критиковали»[2710].

«Мир никогда не был заключен с Россией, — заключал Ричардсон, — и никогда не могло быть мира в сердцах русского населения на Ваге и Двине, которое видело свое жалкое имущество конфискованным в связи с «дружественной интервенцией», свои домики в пламени и себя самого изгнанным из жилищ, чтобы искать приюта в бесконечных снежных просторах. Дружественная интервенция? Слишком очевидна была ее цель там, на месте, в Архангельске, в то время как государственные люди, заседавшие в Париже, тщетно пытались найти достойные объяснения этой постыдной войне. По их словам, военная необходимость требовала того, чтобы далекие мирные хижины на Двине были разрушены. А солдаты, не будучи от природы столь жестокими людьми, должны были следовать этому призыву — разрушать. Бежали женщины, как испуганное стадо овец…, заливаясь слезами отчаяния. А дети в это время жалобно кричали, являясь свидетелями таких ужасов, которые их детское сердце не могло перенести. Мужчины крестьяне взирали на все это с бессильным отчаянием в глазах. Зачем же мы пришли, зачем мы оставались, вторгнувшись в пределы России и разрушая русские жилища?»[2711]

Агония

Попытка поднять русских в Северной России по нашему призыву потерпела полный провал.

Из телеграммы британского военного министерства[2712]

Агония интервенции на Севере наступила с заключением на Западе перемирия с Германией. В начале 1919 г. ген. Айронсайд дал интервью Парижской газете «Information», в котором подчеркивал, что «союзные войска прибыли на Север России… тогда, когда общеевропейская война еще продолжалась и союзники боялись взятия немцами Петрограда. Таким образом, первоначальная цель (интервенции) — создание противогерманского фронта и охрана Архангельского и Мурманского портов. После, перемирия с германцами встал вопрос о нашем уходе из Северной Области, но по просьбе правительства Северной Области… союзные войска остались, чтобы помочь русским сформировать свою армию, а отнюдь не для того, чтобы развивать военные операции и вмешиваться в русские дела. Однако приходится констатировать печальный факт. Скоро год, как союзники здесь, а русской армии как боевой единицы еще не существует. Те несколько полков, что сформированы при нашей помощи, решительно никуда не годятся. Офицеры держат себя недостаточно корректно, а солдаты-большевики устраивают бунты. Недавно были восстания и заговоры… чуть ли не во всех, имеющихся налицо полках. Главный Русский Штаб сорганизовался плохо и не пользуется авторитетом у своих войск. Создается безнадежное положение… Мое мнение — надо ликвидировать Северный фронт. Он совершенно и никому не нужен. До недавнего времени я был горячим сторонником того, чтобы сохранять Северную Область, чтобы продолжать помогать здешним русским бороться с большевиками. И всеми силами я защищал эту позицию перед Foreign Office. Но теперь я больше не могу этого делать. Эти бунты в полках, а особенно настроение населения г. Архангельска и деревень, убедили меня, что большинство сочувствует большевикам. Так к чему же тратить такую уйму денег, да к тому же совершенно без пользы? Для меня ясно, что русские не хотят воевать с большевиками. Да и правительство Королевства считает, по-видимому, нужным ликвидировать Северный фронт, чтобы успокоить общественное мнение Англии»[2713].

Ген. Ричардсон указывал и на другие причины эвакуации союзников: «Британцы в Монсе, французы в Вердене, американцы в Шато-Тьери знали или по крайней мере предполагали, что знают, за что они сражаются. В России ни один солдат союзных войск не знал этого. Правда, штаб, заботясь о боевом духе войск, выпускал время от времени листовки с разъяснением целей экспедиции, но они нервировали солдат гораздо больше, чем приходившее на смену длительное молчание. В то же самое время к американским солдатам доходили из дома газеты, в которых приводились речи, превозносившие большевизм как героическое движение на пользу всего человечества. Единственное, что поддерживало моральную устойчивость американских солдат, — это товарищеская спайка, сознание, что все они в одинаковой степени приняли участие в лотерее смерти, ставкой в которой является жизнь каждого из них»[2714].

К подобным выводам приходил и командовавший войсками Северной области ген. Марушевский: «долгожданное перемирие на европейском фронте не послужит успеху дела Северной области. Измученные войной войска, заброшенные на далекую, чуждую им русскую окраину, не связанные военными обстоятельствами, будут тяготиться их ссылкой. А без этих войск никакая работа долго еще не будет возможна»[2715]. «Все эти соображения уже тогда заставили меня прийти к заключению, — вспоминал Марушевский, — что если союзные войска будут отозваны, то наша молодая армия, лишенная к тому же и материальной поддержки, в виде иностранного пайка, муки и т. д., не устоит»[2716]. К подобным выводам, по словам плк. Н. Зеленова, пришли все начальники частей, которые заявили, что «с уходом союзников борьба на Севере становится бессмысленной и обречена на неудачу»[2717].

События разворачивались стремительно. «Шел только октябрь месяц, но какими-то загадочными путями французы узнали о переговорах относительно перемирия на германском фронте; и не обращая внимания на то смятение, которое должен был вызвать их уход среди покинутых товарищей, они оставили фронт и ушли обратно в Обозерскую…»[2718].

«Французы…, открыто заявили, что не собираются сражаться в России… так как не понимают, почему они должны воевать в России за британские интересы. Часть американских солдат и офицеров также заражена этими настроениями…»[2719]. Вскоре и «английские солдаты обнаружили нежелание сражаться, пока им не будут даны ответы на вопросы, бывшие у всех на устах, относительно целей войны с Россией»[2720], а «в последних числах марта начались трудности среди американских солдат, отказавшихся выполнять распоряжения начальников…»[2721].

«Эвакуация становилась несомненной» и перед английским командованием встала проблема, как провести ее с наименьшими потерями. Любая попытка открытой эвакуации привела бы к немедленному восстанию на фронте. Поэтому Айронсайдом была избрана специальная тактика, согласно которой при отводе сил интервентов с фронта было необходимо, как можно дольше «поддержать боеспособность русских войск. Всякое проявление пренебрежительного отношения к русским со стороны наших офицеров или солдат должно решительно пресекаться»[2722].

«В глубине души мы сознавали, что постоянно рискуем, и в любой момент, если из Сибири поступят плохие