А управление этим коммунистическим кораблем находится «в крепких, надежных руках… ленинского Центрального комитета во главе с выдающимся ленинцем».

К этому времени авторитарные методы управления, применяемые Хрущевым, непререкаемость его суждений утвердились полностью. В значительной части были уже сформированы и атрибуты нового культа, связанного с его именем. Правда, без тех жестоких и кровавых последствий, что были у культа Сталина. Мало того, в его интерпретации теперь помимо оттенка некоторой искренности у одних, нередко проявлялись досада, раздражение, а то и насмешка у других.

И если в верхах звучала только бравурная музыка, победные марши, то внизу среди прочего можно было услышать и нечто абсолютно противоположное. Весьма характерен в этом плане инцидент, происшедший в Тульском механическом институте, где пятикурсники устроили диспут «Коммунизм и сегодня», в ходе которого, как отмечалось потом на бюро обкома КПСС, имели место «нездоровые, политически незрелые высказывания отдельных студентов: пессимистические нотки, стремление изобразить действительность в искаженном виде». Тревогу областного партийного руководства, а затем и идеологического отдела Бюро ЦК КПСС по РСФСР вызвало то, что участники диспута позволили себе «во всем сомневаться, все проверять самим», а главное — то, что одна студентка заявила, что не считает Никиту Сергеевича компетентным в вопросах литературы и искусства, упрекнув его в отсутствии необходимой для политического лидера скромности. Но мало этого, она посмела выразить неудовольствие по поводу ограниченной свободы слова в СССР. Все это было расценено как ЧП, как полный провал идейно-воспитательной работы в вузе. Кафедры философии и политэкономии, а также партком, санкционировавшие обсуждение вопросов, «заведомо уводящих от правильного обсуждения темы», были обвинены в «политической близорукости и беспринципности». Поплатились своими постами декан факультета и один из двух заведующих кафедрой, который в своем выступлении на диспуте не только не дал отпора «ошибочным» взглядам, но и попытался увидеть нечто положительное в самом стремлении студентов самостоятельно разобраться в сложных проблемах общественно-политического характера. Получило взыскания и высшее руководства института.

Нетерпимость к инакомыслию, к сколько-нибудь критическому отношению к действительности нарастала. Этому способствовали два фактора, на которые уже обратили внимание историки. Уже упоминавшиеся трудности в поступательном движении к коммунизму имели следствием то, что преобразования теряли свою привлекательность в глазах многих людей. Их неудовлетворенность и заставляла власти прибегать к старому и испытанному громоотводу в виде «внешнего врага». К тому же начало 60-х годов действительно характеризовалось резким обострением международной обстановки. И вовсе не случайно на июньском пленуме ЦК КПСС в центре внимания оказались вопросы обострения идеологической борьбы на мировой арене и был сделан вывод о том, что империализм, страшась поражения в мирном экономическом соревновании с социализмом, переносит центр тяжести борьбы в сферу идеологии, развязав беспрецедентную «психологическую войну» против СССР. Перед партийной пропагандой ставилась задача решительно разоблачать происки идеологов антикоммунизма, отметая всяческие попытки протащить тезис о мирном сосуществовании в идеологии.

Непримиримый, воинствующий характер советской идеологии и пропаганды находил свое отражение в самой ее фразеологии, риторике и образно-терминологической системе. Пропагандисты и публицисты, клеймя тех, кто оказался «зараженным мелкобуржуазной идеологией», стали называть их «идейными подкулачниками», прибегая к образу из не столь еще отдаленной эпохи сплошной коллективизации. Постоянно оперировали откровенно военной терминологией. А их самих на партийных форумах именовали «боевыми порядками видов идейного оружия» и «ударными идеологическими силами партии».

Как полагает историк Л.Н. Доброхотов, июньский пленум ЦК КПСС стал заметной вехой в послевоенной истории партии, положив начало «той абсолютизации роли идеологии, пропаганды, идейного воспитания в решении социально-экономических задач, которая в дальнейшем превратилась в прочную тенденцию, все более усугубляя разрыв слова и дела, превращая работников идеологической сферы в своего рода «пожарную команду», которая бросалась всякий раз туда, где намечались срывы, где надо было к чему-то призвать, что-то внушить».

Некоторые же люди начинают делать свой выбор в пользу не просто неприятия, а сопротивления.

В 1963 г. Наум Коржавин пишет стихотворение «Наивность». Размышляя в нем о «великом переломе» и последующих кровавых годах истории страны, он приходит к такому выводу: «Грех — кровь пролить из веры в чудо. / А кровь чужую — грех вдвойне. / А я молчал… Но впредь не буду: / Пока молчу — та кровь на мне».

4 мая 1962 г. историк-эмигрант Б.И. Николаевский, получив от Б.К. Суварина сообщение о рассказах советолога Р. Пайпса об СССР, писал ему: «Там происходят огромные сдвиги, разобраться в которых трудно. А нужно: от этого зависят судьбы не только российские, но и мировые. По-моему, самым важным для новейшего этапа кризиса стал факт превращения этого кризиса из кризиса “элиты” в кризис всего советского общества. Раньше спор шел лишь на верхах, теперь на сцену выходят и низы, массы…».

Подобные соображения приходили в голову и кое-кому из числа высокопоставленных советских деятелей. И, опасаясь перспективы выхода на сцену масс, они искали свои пути выхода из кризиса.

Еще 19-20 февраля 1962 г. из разных районов Москвы неизвестными лицами по почте была отправлена масса писем в адрес членов Президиума ЦК, секретарей ЦК КПСС и секретарей обкомов, а также министра обороны. По форме они представляли собой обращение к Хрущеву — «первому секретарю ЦК КПСС, председателю Совета министров СССР, председателю Бюро ЦК КПСС по РСФСР, члену Президиума Верховного Совета СССР, трижды Герою социалистического труда, “нашему дорогому Никите Сергеевичу” и прочая, и прочая». Сами авторы представлялись следующим образом: «Остаемся вашими старыми знакомыми, которые сидят рядом с вами, — теми, которые вам уже писали в начале вашей карьеры “вождя”: помните, там мы предсказывали, каким образом вы будете расправляться с Молотовым, Маленковым и другими?

Наши прогнозы полностью подтвердились. Сообщаем вам, что нас теперь стало больше, ибо, пытаясь изгнать нас из аппарата ЦК и СМ, вы только расширили наш круг. До скорой встречи лицом к лицу, в открытую!».

Письма эти, каждое объемом в несколько десятков страниц, приурочивались к созываемому на 5 марта пленуму ЦК КПСС и содержали довольно тщательный анализ состояния сельского хозяйства СССР. «Сколько возни вокруг сельского хозяйства: съездов, пленумов, совещаний, статей, речей, — а воз и ныне там!» — негодовали авторы. Положение с продовольствием в стране, по их мнению, в итоге всех «деяний» Хрущева с момента захвата им высшей власти ухудшилось. «Даже в Москве мясо в магазинах появляется с перебоями и очень низкого качества, нет колбас. В других же городах не только полностью прекращена государственная торговля мясом, маслом, колбасой, но и запах этих продуктов давно испарился из магазинов. А ведь о молоке и мясе Хрущев еще в 1958-1959 годах по-хлестаковски хвастался и в отечестве и в США, будто у нас этих продуктов уже вырабатывается на душу населения больше, чем в США. Другой человек за такое очковтирательство давно бы погиб, но ему ничего, с него как с гуся вода! От него только и слышишь, что «уже в этом году будет значительно увеличено производство продуктов для населения». Вот и теперь в своем обращении к избирателям повторил эту излюбленную им фразу».