– Ну вот и чудно, – растянулась улыбка на устах короля. – Мы запланировали новую реформу. Агата, – обратился кукловод к соц. министру, – надеюсь, на ваш профессионализм.

Одному только кукольнику известны были ехидные слова, что звучали в его голове, пока на лице миролюбиво растягивались губы:

– Они так просто поверят, что фамилий в Империи не было?

– Если это всё, может, пора расходиться? – прозвучали слова паренька в очках.

– И правда, чего ж я вас держу. Возвращайтесь к делам, – пристукнув стол, распорядился король.

Каждый министр направился в свой кабинет, стремясь продолжить службу людскому народу. И только получивший задание советник, вместо своей «комнатки» в Белом дворце, направилась в чужую. Дорога через пару коридоров привела её к привычной для дворца двери; дважды по ней стукнув, женщина отворила вход.

Одновременно с тихим скрипом, что услышали уши, глаза увидели неприбранный кабинет. Слева от входа стоял стол, заваленный кривыми стопками бумаг. Мусорка у стола переполнялась скомканными листами; очередной морщинистый комок в неё закинул министр финансовых учётов Евразии, которым больше полутора лет являлся Алан. Прошедшее время довольно ярко на нём отразилось; принц успел вытянуться, его кудряшки стали короче, лицо более овальным, и худым. Глаз, не видевший наследника Кира последние два года, с точностью сказал бы, что паренёк возмужал. Агата таким человеком не являлась, так что без большого удивления молвила:

– Алан, ты пропустил совет, потому что не подготовил отчёт? – трепетно спросила дамочка.

Принц отдёрнулся, и откровенно изумившись, пробормотал:

– Совет? Он же завтра, у меня ещё есть время. Или нет… о нет, он сегодня?

– Да; минут пять, как закончился…– выдохнула женщина.

– Король злился? Он сильно негодовал?

– Нет, он лоялен к твоим пропускам. Тебе повезло, что Фрай такой понимающий…

– Да, я… я понимаю. Закончу отчёт и сразу к нему, мне немного осталось, – переключив все силы на составление плана, взялся принц чёркать новый листок.

– Это, конечно, не моё дело, – замялась барышня на месте, – но мне правда неприятно видеть, как ты вечно куда- То спешишь. Я понимаю, Милена хочет как лучше, но пока ты Минфин – стоит уделять больше внимания работе. Ты совсем не щадишь себя на тренировках, в спортзалах…

– Вы так много знаете? Зачем вам это? – поистине растерялся Алан. Он редко дерзил, но сейчас перебил старшего.

– Это моя работа, заботиться о людях. Я бы даже сказала – это моё призвание, – робко поделилась женщина. – Глядя на то, как Милена вешает на тебя всё новые и новые обязанности, моё сердце наполняется горечью. Это несправедливо, – пыталась Агата донести до принца.

– Это не вам решать, – сухо ответил наследник. – Не вам говорить права Милена, или нет. Это известно мне, и поверьте, всё, что я делаю по её словам – имеет смысл. Мне предстоит быть королём; мне предстоит провести «Раздел»; я должен буду держать порядок на целом континенте! Король не может быть слабым. Я – не могу быть слабым!

Женщина из совета поникла. Она знала, что будет трудно, но не ожидала такой непреклонности.

– Я не говорю, что твоя кузина неправа, но она слишком строга. Её категоричность – излишня.

– Я в долгу перед ней; она самое дорогое, что есть в моей жизни. Это главная причина, по которой я слушаюсь Милену. Она знает, как привести меня к силе. И приведёт!

Агате осталось только безрадостно выдохнуть.

– Это в нашей природе, любить родных людей. Главное, не затмевать любовью собственный рассудок, – на прощанье молвила дамочка, которой осталось только уйти. Она аккуратно закрыла дверь, и обиженный, даже угнетенный беседой Алан, нервно откинулся на стул.

Если приглядеться, можно было заметить покраснения на его лбу, щеках, силой замятые кудри, будто совсем недавно он бегал, или активно чем-то занимался. Принц пытался это скрыть; возможно, холодной водой, и мокрой расчёской, но до конца укрыть усталость – невозможно.

Улучшение уровня жизни – привилегия не только тёплых сердец, власть над которыми держал кукольник. Трудами заботливого казначея Империи, и императора, вставшего на путь разумных решений, дела «холодного» материка тоже пошли в гору. Человек, без чьих трудов такого бы не произошло, ответственно исполнял свой долг по сей день, правда только теми неделями, на которых не запланированы были игры в «Бойсдракс». Эта неделя, известная на весь материк состязанием чемпионов жестокой арены, выкрала Минфина из замка императора.

Как управляющий, Сарцин долженствовал сидеть в ложе, где условия созерцания схваток были близки к идеальным. Тем не менее, его место находилось в первом ряду около арены, на самой обычной скамье, в окружении ликовавших, буйных нэогаров.

Хоть сидеть среди озверевших от рек искр и глухих ударов холодных зрителей было не особо приятно, человека никто не трогал. Нэогары знали, насколько он важен, и знали, почему сидел среди простых зрителей. Места элитной ложи можно было продать богатеям материка настолько дорого, что всего один билет покроет целую неделю игрищ. А ложе умещало целых трёх зрителей, не считая десятков тысяч простых, скандировавших имя победителя нэогаров.

Пусть не во всех деталях, но Сарцину всё равно видно было, как один массивный нэогар, чьи доспехи изобиловали обрубленными когтями, погнутыми клыками, глубокими вмятинами на самых разнообразных местах – держал поднятой вверх руку другого, едва живого бойца. Его состояние было ещё хуже; сквозь разорванную острыми ударами броню виднелся технический внутренний мир холодного тела. Левый глаз напрочь выбили, а руку загнули в обратную сторону.

Прекратив попытки обломанной посередине саблей раскроить беззащитный бок соперника, нэогар, близкий к победе, выкинул обрубок оружия. Он голой рукой сквозь жуткий скрежет смял обшивку потрёпанного бока, что для человека было бы равносильно содранной коже. Под оглушительный рёв безмерной боли одноглазого нэогара, оппонент погрузил в беззащитные платы руку, лишь одним движеньем уничтожив уйму важных микросхем. Это оборвало болезненный клич проигравшего. Последний глаз, с помехами горевший красным – потух, бесследно. Неисправный металлолом рухнул на стальную арену, чей твёрдый покров во многих местах не критично, но промялся.

Не каждый бой заканчивался так зрелищно. Не всегда победитель способен был держаться на ногах, задрав обе руки вверх. Такой финал тяжёлого боя вынудил трибуны вопить громче, чем это было на войне. Крик нэогарских голосов трудно было выдержать человеку; Сарцин из последних сил массировал уши, сконфуженно прищурив глаза и стиснув челюсть.

В отличие от умалишённых нижних рядов, самых близких к круглому рингу, верхние ряды, и само с собой ложе – помпезно звенели ладонью о ладонь. Не слишком расторопно, без старания, но даже это, выражало одобрение.

Оставшийся в живых боец, высокомерно направился к открывшемуся у самого основания трибуны проходу, точно под местами богатеев. Пока чемпион покидал лучи полуденного солнца, на их свет выходил нэогар, совершенно негодный для схваток. Он был низок, казался излишне широким, и даже видом заставлял улыбаться. На него накинут был цельный кусок золотого щёлка, с одной лишь прорезью для головы, на которой держался колючий ободок, увенчанный двумя скрещенными запястьями. Этот «головной убор» очевидно был дёшев..

Встав в центр арены, что ознаменовало тишину – задорный ведущий объявил:

– Не выстоял Унрив – ненавидимый кредиторами, против Павэна – братоубийцы. И