Нам не понять Ромео и Джульетту.

Лишь двадцатью годами овладей,

вдруг осеняет нас холодным светом

взаимозаменяемость людей.

От ранней юности давно оправясь,

погибнуть от любви – не по душе.

Но даже смерть их вызывает зависть,

как всё, что недоступно нам уже.

Так вот, Толя меня представил библиотеке как «Члена Литературного объединения Виктора Сосноры». Для провинциального города такое звание оказалось вполне достаточным. Для меня же оно звучало как «сын Лейтенанта Шмидта». Но ехал я туда «не за деньгами, а за запахом…», за запахом пизды, да и выступление было бесплатным.

Толя организовал мне не только выступление в библиотеке, но и знакомство с его любовницей, главным свойством которой было то, что она являлась любовницей не только его одного, а ещё многих, чего она благородно не скрывала. Девушка работала в том же НИИ, что и Толя, да ещё славилась, по его словам, красотой и добротой. Другим её характерным свойством было то, что она не беременела и, как сумел заметить Толя, не кончала. И если первое радовало своей беззаботностью, то второе побуждало на мужской подвиг. Я считал, что имею все основания воспользоваться её добротой и бесплодностью, а её неспособность достигать оргазма воспринял как вызов.

Я приехал в Кохтла-Ярве днём, Толя меня встретил и привёз к себе в однокомнатную квартиру, которую он снимал. Помню крохотную комнатку и большую высокую кровать у стенки, в которой Света оказалась, как только Толя ушёл заканчивать свой рабочий день. Но как это произошло – абсолютно не помню.

Света была высокого роста с богатыми формами на соблазнительном теле и действительно с милым лицом. Она не ломалась, не кокетничала, а радостно и непринуждённо шла навстречу моим желаниям. Что и как я с ней делал мне тоже не удалось вытащить из памяти, но наступил вечер, пришёл Толя и пора было ехать в библиотеку на моё выступление.

Когда я вошёл в библиотечный зал, я увидел его забитым народом. Я подумал, что, наверно, там идёт какое-то партийное собрание, после которого, вместо танцев, мне дадут почитать стихи для тех, кто решит остаться. Как же я был поражён, когда мне объяснили, что всё это скопление людей образовалось, чтобы посмотреть на меня да ещё и послушать. До того времени мне приходилось читать стихи максимум перед десятком-другим участников различных ЛИТО, но такая толпа никогда ещё не собиралась слушать мои стихи. В основном это были юные существа женского пола, но были и мужчинки. Я читал не только свои стихи. Я также читал стихи Алёши Шельваха, с которым меня познакомил Соснора. Я ими тогда изрядно восхищался, и мы с Лёшей активно общались.

После чтения началось самое интересное: общение с залом. Меня обвиняли в непристое, а я отбивался Достоевским[83]и его Бесами. Лёшины стихи назвали оскорбительными для Советской Армии, а я призывал слушателей отыскать в себе чувство юмора.

Однако самым прекрасным было видеть приклеенные ко мне внимательные и восхищённые глаза самочек разного вида и возраста. Впереди всех сидела Света с такого же рода глазами, Света, которую Толя и прочие великодушно делили со мной (а надо было бы сообща её поиметь всем на радость, но тогда даже мысль эта мне в голову не приходила – в России я был ещё невежественный).

После окончания вечера меня пригласили на квартиру какой-то интеллектуалки. Толя и Света были при мне плюс ещё много людей, никого из которых, увы, не запомнил. И оправдания мне нет, так как я не пил и не могу свалить своё беспамятство на водку.

На следующий день я уезжал и договорился со Светой, что она приедет ко мне на ближние выходные. Мои родные уехали в отпуск и я жил один в трёхкомнатной квартире. Света исправно приехала и послушно смотрела телевизор в гостиной, пока я натаскивал ученика по математике для поступления в ВУЗ – его мать умолила меня давать ему уроки, она была учительницей в ПТУ, где я преподавал математику, и возомнила, что я ужасно хороший математик, так как однажды в учительской на перемене я решил задачку, над которой безуспешно мучились две другие училки.

Парень получил на экзамене тройку и в ВУЗ не поступил. Но мать его на меня почему-то не сердилась, а строила глазки. Я уже стал думать, что она сына использовала как предлог, чтоб со мной переспать, но быстро отговорил себя от этой самовлюблённой идеи.

Итак, Света смотрела телевизор, а я учил парня строить не глазки, а графики, а по сути – замки на песке.

Самое смешное, что ничего эротического я про Свету не запомнил, скорее всего из-за того, что со мной она тоже не кончала. Я потащил её почему-то гулять по Петроградской. Гулял и боялся, что столкнусь со своей главной любовницей, которой, чтобы провести выходные со Светой, я сказал, что уезжаю за город. Видно, в глубине души я хотел с ней столкнуться, иначе для чего бы я чуть ли не силком вытащил Свету из постели.

А потом я отправил Свету обратно в Кохтла-Ярве не то поездом, не то автобусом, но навечно, ибо мы больше с ней не виделись.

Через год Толя мне рассказывал, что Света познакомилась с каким-то армянином, научилась с ним кончать, вышла за него замуж и родила.

Думаю, что то восхищение, которое я видел в её глазах, когда я читал стихи, стало у неё ещё сильнее и главное – обоснованней, когда её пронял первый оргазм.

Мне было чуть за 18. Приближалась весенняя сессия первого курса. У меня к тому времени имелась постоянная хорошенькая девица, с которой мы регулярно оказывались в постели, а попутно я рыскал за новыми пиздами. Так, возвращаясь со свидания поздно вечером, я сел в почти пустой автобус, в котором ехала одинокая, а значит влекущая девица. Входя в автобус, я видел её только со спины: высокая причёска из серо-блондинистых волос, шейка в завитушках и элегантные ушки. Я решил сразу сесть рядом с ней, и потом разбираться, мила она на лицо или нет.

Я подсел к ней и она повернула ко мне голову. Формально красивое лицо, но не моего тогдашнего типа. Тем лучше, подумал я, можно с ней спокойно разговаривать, не суетясь от радости, что, мол, нашёл свою мечту.

Попутчицу звали Беллой. Она была парикмахершей и еврейкой. Мы живо покалякали, и я вышел на моей остановке с номером её телефона в кармане.

Через пару дней я позвонил Белле, пригласил её к себе домой – дело было днём, родители отсутствовали – и Беллу не пришлось уговаривать. Процесс соблазнения мы похерили и после затяжного поцелуя очутились в моей кровати. У Беллы была туго набитая мясом белая грудь с бледными сосками, чего я не люблю – мне по душе тёмные, чтобы они резко отличались от остальной кожи и тем самым подтверждали свою волшебную особенность. На её лобке курчавились густые серо-блондинистые волосы, а на губах они свисали прямо, так как были мокры.

Я лизал Белле клитор. Она глухо урчала, и из её влагалища сочился сок в обильном количестве. Потом мне это надоело, я лёг на неё лицом к лицу, проник хуем в рай и оразнообразил его тропическую влажность своей.