В марте Потемкин принял на себя командование Черноморским флотом, назначив контр-адмиралом Федора Федоровича Ушакова. Это был блестящий выбор. В первых же боях Ушаков одержал над турками две победы, 8 июля в Керченском проливе и 28-29 августа при острове Тендра, где разбил корабль адмирала, трехбунчужного паши Саит-бея, «лутчего у них морского начальника». «На Севере Вы умножили флот, — напоминает Потемкин Екатерине, — а здесь из ничего сотворили. Ты беспрекословно основательница, люби, матушка, свое дитя, которое усердно тебе служит и не делает стыда». Она отвечала: «Я всегда отменным оком взирала на все флотские вообще дела. Успехи же оного меня всегда более обрадовали, нежели самые сухопутные, понеже к сим изстари Россия привыкла, а о морских Ея подвигах лишь в мое царствование прямо слышно стало [...] Черноморский же флот есть наше заведение собственное, следственно, сердцу близко».[920] Гребная флотилия под начальством Рибаса и флотилия черноморских казаков под командованием Головатого получили приказ идти к устью Дуная, под прикрытием парусников, и прорваться в реку. Сам главнокомандующий поспешил в Николаев и Крым осмотреть суда и приказал армии выступать к Дунаю.

Хорошая весть пришла с другого конца Черноморского побережья: 30 сентября генерал Герман разбил на берегах Кубани 25-тысячную армию Батал-паши. «Мы не потеряли и сорока человек!» — радостно сообщал Потемкин.[921]18 октября пала крепость Килия на Дунае, а через два дня флотилия Рибаса захватила крепости Тульча и Исакча. Турецкая флотилия на Дунае прекратила существование. К середине ноября весь нижний Дунай, от устья до Галаца, был в руках русских, кроме могучей, по-европейски укрепленной твердыни — крепости Измаил.

30. ИЗМАИЛ

23 ноября 1790 года тридцатитысячное русское войско под командованием Ивана 1Удовича, Павла Потемкина и Александра Самойлова и флотилия под начальством Хосе де Рибаса, подошли к Измаилу. Погода стояла холодная, армии грозил голод. Только бесстрашный Рибас был готов к штурму, трое других генералов ссорились между собой и медлили. Ни один из них не имел достаточного авторитета в войсках, чтобы повести их на приступ. Измаил, построенный на естественном уступе скалы, защищался 265 пушками и гарнизоном из 35 тысяч солдат, то есть целой армией. С одной стороны крепость защищала полукруглая стена огромной толщины, глубокие рвы, сообщающиеся между собой башни и редуты, а с другой — Дунай. Фортификации были усовершенствованы французскими и немецкими инженерами.

Потемкин остался в Бендерах. Он продолжал вести прежний образ жизни. Постепенно остывая к Долгоруковой, он приблизил к себе Софию де Витт.

Никто не знал, что 25 ноября Потемкин послал Суворову, стоявшему со своим корпусом под Браиловом, секретный приказ — возглавить штурм Измаила: «Сторона города к воде очищена, остается предпринять с помощью Божиею на овладение города. Для сего, Ваше Сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду». И в тот же день: «Много там равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Рибас будет вам во всем на помогу и по предприимчивости и усердию; будешь доволен и Кутузовым».[922]

В тот же день, когда Потемкин вызвал Суворова, 25 ноября, под Измаилом состоялся военный совет. Рибас настаивал на штурме, остальные колебались. Гудович отдал приказ отводить войска.

Тем временем Потемкин продолжал изображать беззаботность, никому не сообщая, что командование поручено Суворову. Есть рассказ о том, как в один из этих дней он играл в карты со своим «гаремом», когда София де Витт предложила прочесть линии на его руке и сказала, что Измаил падет через три недели. Потемкин рассмеялся и, будто эта мысль только сейчас пришла ему в голову, объявил, что у него есть надежный способ обеспечить победу: вызвать Суворова.

Получив рапорт Гудовича об отступлении из-под Измаила, светлейший саркастически отвечал ему: «...вижу я трактование пространное о действиях на Измаил , но не нахожу тут вредных для неприятеля положений. Канонада по городу, сколько бы она сильна ни была, не может сделать большого вреда. А как Ваше Превосходительство не примечаете, чтоб неприятель в робость приведен был, то я считаю, что сего и приметить невозможно. Конечно, не усмотрели Вы оное в Килии до самой ея сдачи, и я не приметил также никакой трусости в Очакове до самого штурма. Теперь остается ожидать благополучного успеха от крайних средств, которых исполнение возложено от меня на Г[осподина] Генерал-Аншефа и Кавалера Графа Александра Васильевича Суворова Рымникскаго».[923]

Прибыв 2 декабря под Измаил, Суворов перестроил артиллерийские батареи, приказал готовить осадные материалы — сколачивать лестницы для штурма и вязать фашины для забрасывания рвов; начал тренировать солдат взбираться на стены. Впрочем, ни Потемкин, ни Суворов не были уверены в успехе: «Крепость без слабых мест, — писал последний. — Полевая артиллерия имеет снарядов только один комплект. Обещать нельзя, Божий гнев и милость зависят от его провидения».[924]

7 декабря к крепости отправился трубач с ультиматумом Потемкина и Суворова: сераскиру Измаила давалось 24 часа на размышление. «Если будете вы продолжать бесполезное упорство, — говорилось в письме главнокомандующего, — то с городом последует судьба Очакова и тогда кровь невинная жен и младенцев останется на вашем ответе».[925] Турки ответили парадом на стенах крепости. Сераскир Мегмет-паша попросил десятидневную отсрочку, чтобы связаться с великим визирем. «Получа Вашего Превосходительства ответ, — писал ему Суворов 9 декабря,— на требование согласиться никак не могу, а против моего обыкновения еще даю вам сроку день до будущего утра на размышление». В тот же день состоялся военный совет. Суворов приказал штурмовать со всех сторон — шестью колоннами с суши и четырьмя с Дуная. «Завтра, — объявил он, — либо нас, либо турок похоронят в Измаиле».[926] Сераскир написал: «Дунай остановит свое течение и небо упадет на землю, прежде чем падет Измаил».[927]