— Так ты любишь меня? — тихо спросил Генри Стюарт. Она удивленно посмотрела на него. Разве что-нибудь могло заставить ее сказать такую вещь? Жасмин попыталась рассмеяться:

— Я этого не говорила, милорд. Просто мне хочется спокойной жизни. Меня утомляет та, которую веду. Так было бы проще. Тебе доставляет удовольствие твое положение и грядущая судьба? Думаю, доставляет, любовь моя. Брат Салим не мог дождаться смерти отца, так он жаждал власти.

— А я, Жасмин, хочу и тебя в жены, и Англию, — честно признался Генри Стюарт. — Я буду хорошим королем. Жасмин. Я это знаю.

Она снова рассмеялась, но на этот раз искренне:

— Старая пословица гласит, что желудь падает недалеко от дуба. Ты подтверждаешь ее справедливость, милорд. Конечно, дорогой, ты будешь хорошим королем. Ты хочешь всего! Но как ни печально, даже короли не получают всего, что хотят. Так Господь их учит скромности.

— Тебе предначертано стать королевой, — искренне произнес Генри Стюарт.

— Может быть, и так, — подтвердила Жасмин. — Но не королевой Англии. Эта честь будет принадлежать другой женщине, Хэл. Нам лучше это понять, иначе мы принесем друг другу большие несчастья. А я этого не хочу.

Он прижался к ее лицу и тихонько поцеловал.

— И я не хочу, любовь моя. Я знаю, ты права, но не могу не мечтать. В своем сердце я тайно оплакиваю не только свою потерю, но и потерю Англии. Ты была бы достойной супругой короля.

Но супругой его она не была и не могла стать никогда.

Жасмин приняла свою судьбу, хотя, и не так легко, как рассчитывала раньше. Ребенок в ней зрел, и она мечтала, как бы он стал королем Англии, будь она женой Генри Стюарта. Но он родится просто лордом Карлом Фредериком Стюартом — Жасмин была уверена, что вынашивает мальчика.

Зима при дворе оказалась спокойной: даже королева Анна не решилась устраивать свои любимые «маски» в великопостный период. Исключение составил только английский Новый год, официально приходившийся на март, хотя весь остальной цивилизованный мир, за которым следовали многие англичане, справлял его первого января. Но парламент так и не удалось убедить изменить календарь, что давно уже сделала остальная Европа и даже Шотландия. Пройдет еще сто лет, прежде чем это случится.

Наступила ранняя сырая весна. В полях к северу от Сент-Джеймского дворца расцвели нарциссы, а на общественных пастбищах рядом с матерями появились ягнята. С приближением апреля слуги Жасмин начали упаковывать ее вещи и в Сент-Джеймском дворце, и в Гринвуде. Набралось добра на шесть багажных повозок, которые вскоре и отправили. Их охраняли вооруженные люди, присланные де Мариско из Королевского Молверна: дороги не всегда безопасны, а Жасмин не хотела потерять свой багаж.

Принц Генри заставил лучшего лондонского каретника изготовить экипаж для Жасмин.

— Бабушкина карета стара, — сказал он, — а я хочу, любовь моя, чтобы ты удобно и безопасно добралась до дома. С новой каретой я могу быть в этом уверен. Мы не можем допустить оплошность. Ты и ребенок должны быть в безопасности.

Карета и в самом деле оказалась великолепной. Пружины были крепкими и надежными, но сжимались ровно настолько, чтобы придать ходу необходимую плавность. Внутри экипаж имел мягкую обивку: стенки из выделанной белой кожи, сиденья из стеганого белого бархата. Одно из них, на котором пассажиры сидели по ходу кареты, было шире на тот случай, если бы Жасмин захотела лечь. Его спинка была слегка изогнута, что позволяло удобнее опираться на нее.

В каждой дверце было выдолблено пространство: высотой и шириной в шесть дюймов и глубиной в четыре. Все эти полости были обиты железом и в них устроили камины, куда укладывали уголь для обогрева экипажа. Этой же цели служил и железный ящик. Когда миниатюрные очаги не использовались, их, скрывая от глаз, закрывали декоративными панелями.

В день отъезда леди Линдли главный повар Сент-Джеймского дворца осматривал провизию для ее экипажа. Путешествие, обычно занимающее несколько дней, — на сей раз должно было продлиться гораздо дольше, потому что принц не хотел, чтобы его любовница в своем деликатном положении чрезмерно уставала. В кареты сложили целую дюжину бутылок вина из подвалов Гринвуда, двух зажаренных каплунов, три буханки свежевыпеченного хлеба, дюжину сваренных вкрутую яиц, половину небольшого окорока, огромный кусок твердого сыра, несколько апельсинов и груш. Все это приготовили леди Линдли на первый день путешествия.

— Я послал вперед одного из своих младших секретарей, — сказал принц, — Он проследит, любовь моя, чтобы тебя хорошо снабжали. Каждый день ты будешь получать корзину свежей еды. А если кончится вино, тебе достанут самое лучшее.

— Вина более чем достаточно, — ответила она, а сама подумала, что вино в ее положении не очень ей подходит, Она предпочитала родниковую воду и ассамский чай.

— Как мне не хочется, чтобы ты уезжала, — нежно промолвил принц и, прощаясь, обнял любимую.

— Мне тоже тяжело расставаться с тобой, милорд, — отозвалась Жасмин. — Но я увижу детей. К тому же мне говорили, что в бедных районах Лондона уже свирепствует чума. С бабушкой я буду в большей безопасности и наш ребенок тоже.

Он улыбнулся, потому что, говоря о ребенке, она употребила шотландское слово, потом положил руку ей на живот, который был уже заметен.

— Храни тебя Бог, любовь моя. К сентябрю я приеду к тебе. Мои обязанности не позволят мне быть у тебя раньше.

Их губы встретились в нежном поцелуе, и Жасмин почувствовала, как под закрытыми веками на глаза наворачиваются слезы. Она любила этого красивого принца, и ей было горько расставаться с ним. Но безопасность их ребенка зависела от ее благоразумия.

Она горестно вздохнула и освободилась из его объятий.

Он заглянул в ее небесно-бирюзовые глаза. Как ему хотелось попросить ее остаться, но Генри Стюарт понимал, что не может думать только о себе. Будущий король должен принимать решения, основываясь на здравом смысле, а не на своих желаниях. А то и другое редко совпадало.

— Я люблю тебя, Жасмин, — тихо произнес он и помог ей подняться в карету, где уже устроилась Торамалли. — Присматривай за госпожой, мисс Торамалли, — попросил ее принц и захлопнул дверцу кареты. Последний раз махнув рукой, он дал знак кучеру, и экипаж неспешно тронулся в путь.

Жасмин, опустив окна, смотрела на него:

— Прощай, милорд! Прощай, любовь моя! Он не разглядел слез, блеснувших на глазах Жасмин, но на его лице не было улыбки.

Девять дней Жасмин добиралась до Королевского Молверна, но когда прямо из кареты попала в распростертые объятия Скай, то почувствовала — она дома. Дома! Да, Королевский Молверн был ее домом. Она так и сказала бабушке, довольной и ее возвращением, и ее признанием. Женщины снова обнялись, потом Скай отпустила Жасмин.

— Слава Богу, ты дома! — горячо сказала она и, взяв внучку под руку, повела в дом.

Весна была сырой, и в семейном зале весело пылал огонь.