(Лицо Кальтенбруннера оставалось каменным. Заукель то и дело отирал выступивший на лбу пот; побледневший Фриче кусал губы. Геринг сидел, устало подперев голову ладонью, время от времени беспокойно ерзая на своем стуле. Ширах, сдвинув брови, сидел, точно изваяние. Франк и Розенберг продолжали читать речь Шоукросса, Фрик сидел с безучастно-угрюмым видом, пока обвинитель не назвал его фамилию в связи с эвтаназией больных, стариков и психически больных; после этого покраснел и опустил голову.)

«Много лет тому назад Гёте сказал про германский народ, что однажды судьба его накажет… «Накажет его, потому что он предал самого себя и не хотел оставаться тем, что он есть. Грустно, что он не знает прелестей истины; отвратительно, что ему так дороги туман, дым и отвратительная неумеренность; достойно сожаления, что он искренне подчиняется любому безумному негодяю, который обращается к его самым низменным инстинктам, который поощряет его пороки и поучает его понимать национализм как разобщение и жестокость…»

Как пророчески звучат его слова, так как ведь именно они — эти безумные негодяи, совершили эти деяния», — добавил сэр Хартли Шоукросс.

(Франк звучно выругался — «этот окаянный англичанин»! Розенберг что-то пробурчал, а Фрик тоже выругался, но потише, как бы про себя.)

«Какое имеет значение тот факт, что некоторые заслужили стократную смерть, тогда как другие заслужили миллион смертей?

В некотором отношении судьба этих людей значит очень немного: их личная возможность творить зло навсегда уничтожена. Они обвиняли и дискредитировали один другого и в конце концов уничтожили легенду, которую они создали вокруг образа своего фюрера. Но от их судьбы может еще зависеть очень многое, так как будущее правды и справедливости в отношениях между народами всего мира, надежда на международное сотрудничество в будущем в деле совершения правосудия находятся в ваших руках. Этот процесс должен стать краеугольным камнем в истории цивилизации, принеся не только возмездие этим преступникам, не только показав, что, в конце концов, право торжествует над злом, но также показав, что все люди во всем мире (и здесь я не делаю разницы между друзьями и врагами) теперь будут определенно знать, что отдельный человек должен стоять выше государства. Государство и закон созданы для человека с тем, чтобы он с их помощью мог более полно пользоваться жизнью, жить более целесообразно и более достойно. Государства могут быть великими и могучими. В конечном итоге права человека, созданного, как все люди, по образу и подобию божьему, являются самыми важными. Когда какое-нибудь государство либо потому, что, как в данном случае, его руководители жаждали власти, территорий, либо под тем благовидным предлогом, что цель оправдывает средства, нарушает этот принцип, он, возможно, временно придет в забвение и останется в тени. Но он вечен, и в конечном итоге он станет еще более непоколебимым, и вечная его сущность станет еще более очевидной. Итак, после этой голгофы, через которую заставили пройти человечество, человечество, которое борется теперь за то, чтобы восстановить во всех странах мира самые обычные и простейшие вещи: свободу, любовь, взаимопонимание, обращается к настоящему Трибуналу и восклицает: «Вот наши законы, пусть они восторжествуют».

И тогда, как мы должны надеяться, не только дм германского народа, но и для всего сообщества народов будут претворены в жизнь слова Гёте: «Так должен вести себя германский народ, даря миру и принимая от него дары, держа свои сердца открытыми для всех плодотворных чудесных источников, будучи великим, благодаря своему пониманию других и любви, благодаря общению и духовной близости с людьми — таким он должен быть, таково его предназначение».

…И когда подойдет время вынести свой приговор, вспомните историю у могилы, но не из жажды отмщения, а в твердой убежденности, что ничему подобному в грядущем повториться не суждено!

Отец тогда — помните? — указывал на небо и, казалось, что-то объяснял мальчику».

В ожидании приговора

Процесс продолжался еще месяц, и представители обвиненных нацистских организаций взаимно обвиняли другу друга в творимых зверствах и военных преступлениях. 31 августа веем обвиняемым было предоставлено право сказать последнее слово. Геринг предал Гитлера, представив суду пространное заверение о своей невиновности, в котором призвал Бога и немецкий народ в свидетели, что он в своих поступках руководствовался исключительно патриотизмом. Столь неприкрытое лицемерие так взъярило Папена, что за обедом он, не выдержав, подошел к Герингу и гневно вопросил:

— Кто же тогда, черт возьми, повинен во всех этих разрушениях, если не вы! Вы — второй человек в Рейхе! Неужели здесь некому за это ответить?

За окном столовой уныло громоздились развалины Нюрнберга.

Геринг с ухмылкой скрестил руки на груди:

— Ну, а почему бы вам не взять на себя ответственность за это? Вы же были вице-канцлером!

— А я взял на себя свою долю ответственности! — отпарировал покрасневший от волнения Папен. — А как же насчет вас? Вы даже каплю ее взять не пожелали! Только и знаете, что ораторствовать впустую! Это стыд и позор!

Ярость этого старика вызывала у Геринга лишь смех.

Большинство обвиняемых признали факты изуверств, продолжая, однако, ссылаться на то, что, мол, они лично действовали из самых высоких побуждений. Генералы исполняли приказы, адмиралы действовали так, как любой другой адмирал любого другого флота, политики трудились на благо фатерланда, а финансисты раскручивали гешефты.

Розенберг признался, что искоренение расы — есть преступление, одновременно заявляя, что и вообразить не мог, что политика «радикальной изоляции» обернется такими последствиями. Франк считал, что нацисты даже не задумывались, насколько губительным для них окажется отказ от веры в Бога.

Шпеер обращался к миру с предостережениями но поводу тех катастрофических разрушений, которые принесет с собой будущая война, если она разразится: управляемые ракеты, сверхзвуковые самолеты, атомные бомбы способны превратить в пустыню все живое, а применение в войне боевых отравляющих веществ и бактериологического оружия уничтожит цивилизацию на всей планете.

Гесс на момент произнесения последнего слова внезапно (уже в третий раз) вновь обрел память и освободился от своих параноидальных провалов, после чего вновь окунулся в безмолвие в четырех стенах своей камеры.

Вообще, день ото дня обстановка в тюрьме становилась все тягостнее — подсудимые ожидали приговора, и эту тягостную атмосферу не изменили даже значительные послабления тюремного режима — встречи обвиняемых с женами, разрешение посещать друга.

Геринг признал свое поражение.

— Насчет легенды о Гитлере можете отныне не беспокоиться, — вяло заверил он меня. — Когда немцы узнают обо веем, что вскрылось в ходе этого процесса, не будет нужды осуждать его — он и так сам себя осудил.

По мере приближения знаменательного дня объявления приговора нервозность бывшего рейхсмаршала росла, теперь ему было уже явно не до смеха. Кейтель, полностью осознавая позор своего положения, выглядел весьма подавленным и даже отказался от встречи с супругой.