Джин сидела перед телевизором – новехоньким, сияющим, с еще большим экраном, чем у прежнего. На меня она не посмотрела. Не отрывая глаз, таращилась на танцующие цветные завитки.

У меня поникли плечи. Я ощупал карман. Две черные книжечки на месте, но что толку! Конечно, она купила в кредит. Теперь я еще и в долгах. Меня будто затягивало чавкающее болото, вокруг которого росла трава в виде долларов.

Я похлопал по карманам брюк. Пусто. Пусто? Вынул бумажник. Тоже пусто! Как такое возможно? Утром я вышел из дому с почти пятьюдесятью долларами и целой горстью мелочи. Я лихорадочно выворачивал карманы. В подкладке пиджака обнаружил единственную монету в двадцать пять центов. Где остальное?.. Потерять я не мог. Кража тоже исключена. Бумажник на месте.

Вдалеке монотонно напевал чей-то голос:

«ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ…»

Горло сдавило беззвучное рыдание. Иммунитет?

Я бросился в спальню. Стал расшвыривать одежду, пытаясь понять, где стол – он совершенно точно должен здесь стоять. Когда я все-таки до него докопался, ящики оказались забиты под завязку, но нужной мне вещи в них не было. Я перерыл весь дом и наконец добрался до загроможденного хламом подвала. Именно здесь я его и нашел, в темном углу. Немного заржавел, но затвор поддался легко. В ладонь упал патрон. Я вынул обойму, вернул патрон и со щелчком вставил обойму обратно.

Я поднялся по лестнице с оружием в руке. Джин ушла, а телевизор продолжал сиять во всем своем великолепии.

– Твой муж, – сказал Родни Сент-Джон, – и мой лучший друг, никогда не заподозрит, что мы его обманываем…

КРАК-К-К! Ухмыляющееся лицо Сент-Джона пробила пуля. Экран погас.

Опустив ствол в карман пиджака, я вышел из дома…

КЛИНГ! КЛАНК!

«ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ… ДАЙ…»

КРАК-К-К! КРАК-КРАК-К-К! Револьвер подпрыгнул у меня в руке. Человек в красно-белом костюме удивленно посмотрел на свой большой красно-белый живот. Из живота шел дымок. Крови не было. Медленно, как гигантская набивная кукла, человек рухнул на тротуар, рядом с треногой, на которой висела табличка: «БЛАЖЕННЕЕ ДАВАТЬ, НЕЖЕЛИ ПРИНИМАТЬ».

«…СПЯТ СПОКОЙНЫМ СНОМ. СПЯТ…»

– Что случилось?

– Раздался выстрел, он упал…

– Кто-то застрелил Санта-Клауса!

Я замер на месте с револьвером в руке. Из дула тянулась вверх тоненькая струйка дыма.

Через толпу протиснулась дородная фигура в синем.

– Отойдите! Расступитесь! – Человек опустился на колени рядом с набивной куклой, синий на красно-белом фоне. – Труп!

Происходящее казалось совершенно нереальным. Я хотел рассмеяться, но почему-то заплакал.

Меня куда-то повезли. Я обратился к сидящему справа человеку в синем:

– Меня повесят, да? Или посадят на электрический стул? Или что там у вас делают с убийцами?

– Вы откуда свалились? Смертную казнь отменили давным-давно.

Я смотрел на мужчину, сидящего за широким столом напротив меня. Выглядел он вполне добродушным.

– Посадите меня в одиночку, да? – спросил я. – Точно! Я так опасен, что меня ждет одиночное заключение.

– Спокойно, спокойно! – мягко ответил он. – Вас не накажут. Тюрьмы не для этого. Мы сделаем из вас достойного члена общества. Думаю, вам здесь понравится. Камеры у нас со всеми удобствами.

– Нет, нет! – кричал я, когда меня отвели в камеру. – Так нельзя! Выпустите меня! Пожалуйста, пожалуйста!..

Из защищенного экрана неумолимо хлынула музыка и полился напев:

«УАН-Н-НГ! СТРНН-Н! СДАЛИ НЕРВЫ? МНОГО КУРИШЬ? НЕ ДРОЖИ, НЕ ТРЕПЕЩИ, ЛУЧШЕ БИЛЛОУЗ КУПИ! Расслабься-а-а!»

«УАН-Н-НГ! СТРНН-Н! СДАЛИ НЕРВЫ?..»

Ad infinitum…[46]

У нас в Неошо эта история точно началась с Кэнди Браун. В городах покрупнее к тому времени, надо полагать, все длилось уже много лет, только никто ничего не замечал.

Когда Кэнди приехала на автобусе из Канзас-Сити, мне было всего десять, но даже я понимал: девушке с ее фигуркой, лицом и именем нечего делать в таких провинциальных городишках, как наш. Ей бы работать моделью в Нью-Йорке, рекламировать открытые вечерние платья, черное кружевное белье или косметику. В любой рекламе образ Кэнди вызывал бы лишь одну ассоциацию – любовь.

Говорят, мода на женскую красоту меняется ничуть не реже, чем на одежду. Возможно, мой прадед решил бы, что у Кэнди слишком тонкие ноги и талия или полноватые бедра и грудь, однако потрясенным красотой девушки местным парням ее фигура казалась идеальной.

Новость разлетелась по городку быстрее, чем запах духов, когда на почте однажды разбили флакон из посылки. К тому времени, как Кэнди добралась до гостиницы, в вестибюле уже собрался народ. Счастливчики заняли стулья. Остальные топтались тут же и делали вид, что пришли продавать молодых бычков.

Больше всех повезло мне: как самый маленький я сумел пробраться прямо к Кэнди и рассмотреть вблизи ее длинные светлые волосы, голубые глаза и ярко-красные губы, а еще я чувствовал ее запах… От нее пахло свежескошенным сеном, в которое так и хочется зарыться с головой.

В городке пошли пересуды. Особенно старались женщины. Одни говорили, что она замужем, не стоит к ней даже соваться, потому что скоро сюда прикатит и муженек. Другие возражали: нет, не замужем, хотя пора бы. Третьи утверждали – она вдова, а четвертые – что и так ясно, кто она есть на самом деле, и как только шериф допускает такое в Неошо, да еще и в гостинице.

Ее стали называть не «мисс» и не «миссис», а «миз» Браун – так обращаются к женщинам, когда еще неизвестно, замужем они или нет. Но я-то был в курсе с самого первого дня. Обручального кольца она не носила и вдобавок обещала выйти за меня.

Это произошло как раз после того, как она расписалась в журнале регистрации у бедного Марва Кинкейда, дневного портье. Он оторвал от нее взгляд, чтобы увидеть написанное имя, и тяжело, как устраивающаяся на ночь старая корова в хлеву, выдохнул: «Кэнди!»

Как раз в это время подал голос я:

– Мисс Кэнди, вы выйдете за меня замуж?

Она посмотрела на меня сверху вниз и улыбнулась. Парни вокруг дружно вздохнули, а я – тот, кому предназначалась улыбка, – от радости едва не воспарил на фут от мраморного пола.

– Как тебя зовут? – спросила она карамельным голоском.

– Джим, – чуть слышно отозвался я.

– Конечно, я выйду за тебя, Джим, – ответила Кэнди. – Только вырастай побыстрей.

Она не сдержала слова, вышла за Марва Кинкейда, самого неказистого парня в округе, и обустроила для него уютный дом. Люди говорили, ничего хорошего из этого не получится. Пророчили, что она его бросит, доведет до пьянства или однажды его застанут за воровством из кассы гостиницы, а возможно, и найдут в подвале с перерезанным горлом.