— Они спрятались от тебя, — произнес он.

«Именно».

— Прятались все эти годы. Сидели тише воды, ниже травы, чтобы ты не смог их отыскать.

«А теперь?»

— А теперь они снова проснулись. В мире людей.

«Я все позабыл. Но теперь я начинаю вспоминать. Да-да. Добрый Шедуэлл».

Колючки отпустили его, и накатила волна чистейшей радости. Шедуэлл задохнулся от счастья. Значит, этот Бич умеет дарить и радость! Есть ли хоть что-то, что ему не под силу?

— Могу ли я задать вопрос? — спросил он.

«Спрашивай».

— Кто ты такой?

Бич поднялся с песчаного трона и внезапно сделался ослепительно ярким.

Шедуэлл прикрыл глаза, но свет проникал сквозь плоть и кости, вливался в мозг, где Бич произносил свое вечное имя.

«Меня зовут Уриэль, — так он сказал. — Уриэль, один из начал».[13]

Шедуэлл знал его имя, как знал наизусть требник церкви Святой Филомены — из одного и того же источника. В детстве он выучил все имена ангелов и архангелов, а могущественный Уриэль был самым сильным из них — архангел спасения, иногда именуемый Огнем Небесным. Шедуэлл вспомнил тела казненных, выжженные этим неумолимым огнем, ангельским огнем. Что он наделал, появившись перед лицом такой силы? Ведь это Уриэль, один из начал…

Он вспомнил еще кое-что и испытал внезапное потрясение. Уриэль был тем самым ангелом, которого поставили стражником у врат Эдема.

«Эдем».

При этом слове существо вспыхнуло. Прошедшие века оставили ему только горе и забвение, но он все еще оставался ангелом, огонь его не угас. Колеса внутри тела завертелись, наглядно показывая процесс возвращения к своей сути и подготовки новых ужасов.

«Те, кто приходил сюда раньше, — возвестил серафим, — называли это место Эдемом. Но я никогда не называл его так».

— А как? — спросил Шедуэлл.

«Рай», — ответил ангел.

Новая картина возникла в мозгу Шедуэлла. Тот же сад, но в иную эпоху. Никаких деревьев из песка. Буйная растительность заставляет вспомнить о флоре Вихря: то же неукротимое плодородие, те же неведомые виды, словно испытывающие себя на многообразие. Цветы, готовые распуститься и задышать, плоды, готовые упасть. Однако здесь не было и следа той торопливости, что царила в Вихре. Все возрастало в атмосфере неизбежного развития и без спешки доходило до высшего состояния. Этим состоянием был свет, потому что повсюду между деревьями мелькали всполохи, похожие на оживших духов.

«Здесь было место созидания, — сказал ангел. — Вечного и бесконечного. Где все становится самим собой».

— Самим собой?

«Обретает форму и входит в мир».

— А Адам и Ева?

«Таких я не помню», — последовал ответ Уриэля.

— Они прародители человечества.

«Человечество возникало из грязи в тысяче различных мест, но только не здесь. Это место было предназначено для высших сущностей».

— Для ясновидцев? — уточнил Шедуэлл. — Они высшие сущности?

Ангел раздраженно вскрикнул. Образ райского сада дрогнул, и Шедуэлл увидел бегущие фигурки, пробирающиеся между деревьями, словно воры в ночи.

«Они возникли здесь, — сказал ангел. Шедуэлл мысленно увидел, как земля разверзлась, из нее вырвались растения с человеческими лицами и их затянуло туманом… — Но они всего лишь побочное явление. Обломки величайшего творения, ожившего здесь. Мы их не замечали — мы, духи. Мы занимались более возвышенными делами».

— А они росли?

«Росли. И выросли любопытными».

Наконец-то Шедуэлл начал понимать.

— Они почуяли мир за стеной, — предположил он.

Ангел передернулся, и Шедуэлла снова засыпало ворохом картинок. Он увидел прародителей ясновидцев. Целая толпа причудливых нагих силуэтов всевозможных форм и расцветок: с хвостами, золотистыми глазами и петушиными гребнями, у одного пятнистая кожа леопарда, у другого рудиментарные крылья. Шедуэлл увидел, как они штурмуют стену, желая выбраться из сада…

— Так они сбежали.

«От меня никто не может сбежать, — заявил Уриэль. — Когда духи ушли, я остался здесь, на часах, дожидаться их возвращения».

Хотя бы в этом Книга Бытия права: у ворот стоит стражник. Но кажется, это и все, в чем она права. Сочинители взяли образ, знакомый человечеству наизусть, и вплели его в повествование, подогнав под собственное понимание духовности. Какое место в этом процессе занимал Бог, если занимал вообще, зависит от точки зрения, как и все остальное. Признал бы Ватикан это создание ангелом, появись оно перед его вратами? Шедуэлл сильно сомневался.

— А как же духи? — спросил он. — Те, другие, что были здесь?

«Я ждал», — сказал ангел.

Ждал и ждал бесконечно, подумал Шедуэлл. Пока одиночество не свело его с ума. Один в пустоте, ангел глядел на вянущий и гниющий сад, на песок, преодолевающий ограду…

— Но на этот раз ты пойдешь со мной? — спросил Шедуэлл. — Я могу отвести тебя к ясновидцам.

Ангел снова устремил взгляд на Шедуэлла.

«Я ненавижу мир, — сказал он. — Я уже был там однажды».

— Но если я приведу тебя к ним, — уговаривал Шедуэлл, — ты исполнишь свой долг и завершишь это дело.

Ненависть Уриэля к Королевству ощущалась физически: от нее у Шедуэлла замерзла голова. Однако ангел не отказывался от предложения, он явно тянул время, обдумывая возможности. Ему хотелось покончить с ожиданием, и поскорее. Но его высшая сущность содрогалась при мысли о контакте с миром людей. Как все чистые создания, он был тщеславен и легко поддавался порокам.

«Может быть», — отозвался он.

Он перевел взгляд на ограду. Шедуэлл посмотрел туда же и обнаружил под стеной Хобарта. Тот воспользовался возможностью удрать, пока Коммивояжер беседовал с Уриэлем, однако не ушел далеко.

«Теперь, — проговорил ангел, и вспышки света промелькнули во всех его глазах, — я пойду… — Огненные колеса подхватили свет и выплеснули его на Хобарта. — В ином обличье».

На этот раз весь его сложный механизм распался на части, и не одна, а бесчисленное множество огненных стрел полетели в Хобарта. Взгляд Уриэля пригвоздил его к месту так, что он не мог уклониться. Стрелы облепили его с головы до пят, их свет проникал в тело, не повреждая кожи.

В мгновение ока исчезли с песчаного холма все следы пребывания ангела; его переход в плоть сопровождался новым представлением. В том месте, где стоял Хобарт, земля содрогнулась, и эта дрожь разошлась по саду. Песочные творения стали осыпаться, бесчисленные растения обратились в прах, тенистые аллеи рассыпались, как каменные арки при землетрясении. Наблюдая за нарастающим разрушением, Шедуэлл снова вспомнил о том, как впервые увидел начертанный на барханах узор. Может быть, его тогдашняя догадка была верна и это действительно какой-то знак звездам. Отчаянная попытка воссоздать былое величие в надежде на то, что какой-нибудь пролетающий мимо дух откликнется на призыв и напомнит Уриэлю, кто он такой.