— О, Куто!..

Они выпили и улыбнулись друг другу.

Проводник засунул в дверь мохнатое медвежье лицо, закряхтел:

— До Безансона?.. До Лиона?.. До Перигора?..

— Вот билеты, — небрежно сказал граф, вынимая бумажки из кармана брюк. — Выпейте с нами!

— Благодарствую.

Медвежьего вида проводник пригубил рюмочку, одобрительно крякнул:

— На Праздник Вина направляетесь?.. Что ж с собой вино везете?.. Там зальетесь! По горло. Впервые туда?

— Впервые.

— О!.. На всю жизнь запомните. Впечатлений гора. Приключений целый воз. Глядите не упадите, нализавшись, с моста Розмари в Луару!..

Когда стемнело, Мадлен и Куто, не раздеваясь, легли на одну полку и обняли друг друга.

Он целовал ее в волосы, в глаза, покрывал поцелуями лицо. Мадлен, Мадлен. Как люблю я тебя. Ты спи. Я тебя не потревожу. Ты устала. Отдохни. Я буду стеречь твой сон.

Тщетно. Волна желания затопила их.

Они были вновь любовниками — в колышащемся, грохочущем на стыках рельсов, стучащем, ходящем ходуном вагоне, в содроганиях дальней неведомой дороги, при свете ночника, так похожего на свечу, что Мадлен, задыхаясь, покрывшись испариной любви, в разметанном белье — платье давно было сброшено на пол купе, гребень выпал из волос — хотела привстать на локте и задуть режущее глаза пламя.

Они прибыли в Перигор как раз тогда, когда на площадях, на крытых рынках, на мостовых вокруг ратуши и собора, в нарочно сооруженных для торговли вином павильонах, на обрывах близ реки уже начиналось глухое, радостное пчелиное гудение почуявшего великую забаву народа.

— Праздник Вина!.. Праздник Вина!.. — кричали мальчишки, подпрыгивая и сивстя. — Все на Праздник Вина!.. Небывалое веселье!.. Невиданные вина!.. Королевство вина!.. Выберем короля вина!..

— А с ним и королеву!..

— Пусть осушит до дна заздравный кубок!..

— И не свалится при этом наземь!..

Сбросив пожитки в отеле — было даже странно, что в такой провинции посреди старинного городишка возвышался роскошный, похожий на сливочный торт отель, с номерами люкс, с обслугой по высшему разряду Эроп, с горничными, знающими чужеземные языки, — они побежали глядеть праздник. А он разгорался все ярче. Все неистовей. Темнело, и всюду зажигались огни, и хозяйки подвешивали к распахнутым окнам цветные фонари со вставленными внутрь свечками и лампами, выставляли на подоконники бутыли с разномастным вином; девушки водили на улицах хороводы, взявшись за руки; на площадях, за лотками и прилавками, кричали виноделы, зазывая к себе, махая руками, разливая вино из толстопузых и длинных бутылей в узкие стеклянные и хрустальные бокалы, сработанные местными стеклодувами в честь Праздника Вина:

— А вот попробуйте моего муската!.. А мускателя!.. Аромат — как от тысячи роз!.. Не оторветесь!..

— А мой херес!.. Херес!.. Продаю оптом, сто монет ящик!.. Пробуем бесплатно!.. Подходи!.. Налетай!..

— О, господа, только перед Праздником вытащил из подвала, из закромов, бочки со старым Сен-Жозефом!.. Утонченнейшее вино — лучшее в мире!.. Ваше обоняние и вкус будут праздновать праздник вместе с вами!.. Вино — это музыка!.. Выделать вино — то же самое, что обточить драгоценный камень!..

— А мои бриллианты!.. А мои аметисты!..

— Типун тебе на язык, Жерар, ведь аметист — это камень трезвенников… лучше крикни, какой там камешек носил на пальце Бахус!..

— Должно быть, рубин, Герра, рубин!.. ведь он красен, как вино Русанна…

— Или сапфир!.. ведь он синий, как отборная изабелла… и пахнет Луарой… морем, куда она впадает… жарким, южным морем…

Мадлен озиралась, восхищенная. Какое чудо этот Праздник! Румяные, потные лица крестьян. Гортанные крики торговцев вином. Девушки в ярких юбках с тысячью оборок вертятся туда и сюда, улыбаются ослепительно, белые кинжалы улыбок сверкают на смуглых лицах. В этом краю все черноволосы и темнокожи; Солнца здесь много, это да. Февраль, а здесь уже цветет миндаль. Правда, и в Пари уже проклевывается травка на газонах, где припекает. В Булонском лесу… Булонский лес… Она вспомнила свое январское купанье в ледяном ручье, завтрак на природе, взгляды мужчин, блуждающие по голым телам ее и Кази. Это было недавно. Казалось, сто лет прошло.

Деревенские тетки, переваливаясь, как утки, с боку на бок, несли в мощных руках наперевес корзины, из которых торчали во множестве горла бутылей; облитые красным воском сырные головы; рыжие, золотые бока апельсинов, мандаринов, персиков, айвы. С Южного моря везли сюда фрукты на баржах. Капитаны каботажного плавания доставляли свежие плоды манго и померанцы Алжира и Туниса прямо к столу перигорцев. А свои абрикосы и персики поспевали уже к июлю, едва успевали собирать урожай. Благодатная земля Эроп. Мадлен не знала тебя. Мадлен сидела сиднем в своем Пари, а Пари, оказывается, был далеким Севером в сравнении с цветущим, бесшабашным Перигором.

— Как хорошо, Куто. — шепнула она графу, — здесь мне нравится. Давай начнем пробовать вино! Нальют сколько душеньке угодно!

— О да!.. Ты права. Пора. Господин Жерар… — Рядом с каждым виноделом торчала табличка, на ней неловкой, полуграмотной рукой было накарябано имя владельца виноградников, совпадавшее чаще всего с названьем вина, знаменитым на весь мир. — Плесните, прошу вас, нам немножко вашего «Господина Жерара!» Чуть-чуть…

— Да уж, чуток, — ворчливо вскинулся Жерар, наливая в бокалы прозрачного желтого, как медовый топаз, вина, издающего сильный аромат, — мое вино гениально! Это симфония!.. Это опера!.. Там запахи поют на разные голоса!.. И сливаются в одну гармонию!.. Не оторветесь!..

Они и впрямь не могли оторваться. Граф выложил на прилавок монету, и они попробовали еще и еще. Щеки их вспыхнули, глаза затянуло поволокой радости, из их оживившихся, посветлевших лиц летели искры на прилавки с бутылями, в лица встречных празднующих людей, в вечереющий воздух. Они бродили по крытому рынку рядом с ратушей и пробовали, пробовали вина — и бесплатно, и за плату, если им нравилось, а вкуса они не могли разобрать, смакуя под языком одну драгоценную каплю. Закуски не было никакой, кроме фруктов. Они бросали монеты в толпу торговцев, а оттуда, смеясь, им, как мячи, швыряли золотые шары апельсинов, колючие, похожие на ежей ананасы, огромные, с голову ребенка, яблоки; однажды швырнули дыню, и Мадлен поймала ее, пошатнувшись, чуть не упав под тяжестью плода.

— Куто, у тебя есть нож?..

— Какой же мужчина без ножа, Мадлен. На! Держи!

Граф отмахнул от дыни ножом несколько кусков. Она ела, опьяненная и вином, и Праздником, и теплом, и Югом, и любовью графа, бесконечной, как море, и столь же опасной, и вспоминала, как он протянул ей нож там, близ храма Нострадам. Куто любит красивые жесты. Он притворщик. Он игрок. Он жесток, как ребенок, и любит ее, как ребенок. Она замучается с ним. Он от нее не отлипнет. «Милые бранятся — только тешатся», - процедил, насмехаясь, барон.