Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да,— подтвердил Люцерн: ему нравился ход мыслей этой кротихи.
— Потом мы должны уничтожить место, где впервые появился Крот Камня. Поскольку Священные Норы уже опустошены, нужно опустошить Данктонский Лес. Это место уже запущено и заброшено, и как камнепоклонники, так и кроты Слова считают его гиблым местом. Мы должны очистить кротовий мир от Данктона и от кротов, что еще борются там за жизнь.
— Но Триффана не трогайте. Если он жив, я лично решу его судьбу. И особенно подчеркиваю: пока не будем карать смертью Крота Камня, — сказал Люцерн. — Отрезанный от своей родной системы, изгнанный из окраинных тоннелей и нор, где он мог бы найти помощь, он будет бесприютно блуждать по кротовьему миру, становясь все более одиноким и слабым. И лучше всего — не правда ли? — разорить Данктонский Лес в Самую Долгую Ночь, когда я приму посвящение как Господин Слова.
— Но значит, у нас мало времени, — возразил было Слай.
— Туда долго добираться, и нужно все организовать, — сказал Друл.
— Слово поведет ваши когти, как ведет мои! — с пылом проговорила Уорт. — Да будет оно благословенно!
— Да будет благословенно! — прошептал Люцерн.
— Будущий Господин Слова, я бы хотел в Самую Долгую Ночь присутствовать на твоем посвящении, — сказал Слай, не желая отправляться в путь так скоро, как собиралась неугомонная Уорт.
— Мой дорогой Слай, ты и будешь присутствовать. В Самую Долгую Ночь у Данктонского Камня я буду посвящен кровью тех кротов, которых вы обречете на уничтожение. Пусть Слово радуется, что Камень будет посрамлен его именем на том самом месте, что породило Крота Камня. А если Слово пощадило моего отца — что ж, для меня это радость, а для него — честь увидеть посвящение сына. — Люцерн захохотал над своей шуткой и ледяным тоном добавил: — Это будет последнее, что он увидит.
— Да будет так!. — закричали все, радуясь, что их намерения не противоречат справедливости, — все, кроме Терца. Хотя он тоже кричал «да!», но выглядел мрачным и встревоженным.
— Итак, в Данктон! — торжественно объявила Уорт.
Но когда все, кроме Терца, ушли, Люцерн сказал:
— Двенадцатый Хранитель, что тебя тревожит?
Но Терц никогда не сказал бы, что его действительно тревожило: над его Господином замаячило заклятие Руна.
— Постоянно опасайся Камня, Терц. Его происки намного коварнее, чем думают кроты. Путь возвышения Слова неразрывно связан с ослепляющим светом Камня.
— Именно Камень и беспокоит меня, Господин, — сказал Терц, решив, что лучшая ложь та, что ближе всего к правде. — Данктонский Камень — один из самых могущественных. Даже Господин Слова Рун уважал его. Камень может испортить твое посвящение и тем самым унизить тебя.
— Возможно, Терц. По-моему, напоминание элдрен Уорт о могуществе Камня было очень своевременно. Но именно это и подстрекнуло меня к решению принять посвящение в Данктоне. Есть там вода для обряда?
— Думаю, нет, будущий Господин Слова. Письмена говорят, что он расположен на холме.
— Значит, слезы и кровь последователей будут служить нам омовением.
— Да, будущий Господин Слова, так тому и быть.
Глава двадцать четвертая
У кротов всегда должно быть место, о котором они могли бы мечтать, куда могли бы мысленно отправиться и быть там снова счастливыми, когда одолевают хлопоты, когда стареющее тело болит, когда сердце тоскует по любви, по былым друзьям, по былым временам.
Место простое и праведное и настолько гармоничное, что, хотя каждая отдельно взятая часть может казаться скромной и незначительной, все вместе они представляются совершенством.
Некоторые — возможно, многие — скажут, что такого места нет нигде, кроме как в памяти, из которой с такой легкостью уходят беды и несчастья и где остаются лишь радужные воспоминания, не омраченные неприятностями и тревогами, благоприобретенными или унаследованными от родителей.
Другие улыбнутся и скажут, что все было именно так, как они запомнили, и что это вовсе не мечты. Так, взрослые кроты вспоминают дни своего детства, и они правы, потому что дни, когда они были кротятами, вполне могли быть радужными, если жизненные невзгоды и опасности брали на себя их родители.
И все же есть одна счастливая категория кротов, которые знают, что реальность была именно так хороша, как их воспоминания о ней. Это кроты, которые знали — или знают — взрослую любовь. Не первую любовь, которая часто слепа (и это благо для нее!), не вторую, чья страсть не может длиться вечно, но ту позднюю кротовью любовь, когда смотрят друг другу в глаза и знают друг друга такими, какие они есть на самом деле, и все же любят, любовь от этого знания только усиливается.
Описывая на склоне лет своего — или свою — возлюбленного, такие кроты непременно скажут, что он — или она — были неимоверно красивыми, самыми красивыми, а место, где они жили, — да, это, несомненно, было прекрасное место: ведь именно там расцвела их любовь!
Да, все это действительно так. Но есть все же некоторые места — их очень, очень немного,— которые обладают такой гармонией, что о них вспоминают с особенной теплотой. Счастлив тот крот, кто полюбил в таком месте, или тот, чья любовь нашла там новую жизнь.
Таким волшебным местом был — и остается — Баблок над рекой Темзой. Место тихое, скромное, уединенное, подобное солнечной поляне в дремучем лесу, имеющее к тому же еще одно качество, которое невозможно произвольно создать или предусмотреть,— неожиданность, с какой оно появляется в поле зрения.
Только что крот тащился вдоль берега — и вот он уже в Баблокской Пристани. Только что он спускался с вересковых холмов над рекой, и вот он свернул за угол, обогнул поворот, заглянул под забор, и — бац! — он в Баблокской Пристани.
Никто при этом не может точно сказать, где это место начинается и где кончается, и многие кроты, в других вопросах умные и рассудительные, могут пройти Баблок от одного края до другого и ровным счетом ничего не заметить.
Короче говоря, такие Баблоки кротовьего мира непросто находят своих кротов, как и кроты непросто находят их. На деле кроты