– Плохая собака, – Иэн безуспешно пытался спихнуть Ролло с груди, беспомощно хихикая, – плохая собака! Лежать, кому говорю!

– Лежать, – грозно повторил лорд Джон.

Ролло прервал процесс выражения страстной любви, обернулся к нему, прижав уши, и оскалился, предоставляя лорду Джону оценить безупречное состояние своих клыков. Тот подобрался и инстинктивно наставил на пса пистолет.

– Лежать, кому говорю! – крикнул Иэн, хватая Ролло за загривок. – И убери свою шерстяную задницу с моего лица, чертова скотина!

Ролло временно потерял интерес к лорду Джону, улегся рядом, предварительно обернувшись три раза вокруг собственной оси, и устроил лапы на краю постели. Тяжело вздохнув, он лизнул Иэна в ухо и устроил морду между огромных грязных лап в непосредственной близости от подушки хозяина.

– Может, увести его? – предложила я, неодобрительно взирая на грязные лапы. Я, конечно, плохо представляла себе, как справлюсь с собакой такого размера и темперамента, разве что пристрелю из пистолета Джейми и вытащу тушу из хижины, поэтому вздохнула с облегчением, когда Иэн покачал головой.

– Пусть остается, тетя. Он же хороший пес, правда, charaid, дружище?

Парнишка положил руку псу на загривок и повернул голову так, чтобы его щека соприкасалась с жесткой шерстью.

– Ну, ладно. – Я медленно приблизилась под немигающим взглядом настороженных желтых глаз и пригладила волосы Иэна. Лоб у него был еще горячим, но жар, кажется, немного спал. Если ночью температура поднимется, теплый мех Ролло поможет ему согреться и унять лихорадочную дрожь.

– Спокойной ночи.

– Оidhche mhath, – полусонным голосом откликнулся Иэн. Он уже окунулся в царство снов, так что его «доброй ночи» прозвучало совсем невнятно.

Я тихонько убирала в комнате после дня, наполненного заботами. Нужно было промыть и высушить лущеный арахис в корзине, смазать жиром сухой тростник для лучины. Я наведалась в кладовую, перемешала сусло для пива, придавила прессом свернувшееся молоко, из которого хотела сделать сыр, а еще разделила на буханки поднявшееся хлебное тесто, чтобы испечь их утром в небольшой голландской печке, устроенной сбоку от очага.

Когда я вернулась в комнату, Иэн уже уснул, ровно дыша, Ролло тоже лежал с закрытыми глазами, хотя я заметила, что он приоткрыл один, когда я распахнула дверь. Я посмотрела на лорда Джона – тот тихо лежал, глядя в потолок.

Я села у огня и достала большую плетеную корзину с шерстью, украшенную желто-зелеными знаками – узор назывался «закат солнца», как пояснила Габриэль.

Прошло два дня с тех пор, как Джейми и Билли отправились в индейскую деревню. Два дня. Если ничто не задержало их в пути.

– Ерунда, – пробормотала я вслух. Что могло их задержать. Конечно же, они скоро вернутся.

В корзине лежали мотки шерсти и льна. Какие-то из них дала Иокаста, какие-то я спряла самостоятельно. Конечно, разница бросалась в глаза, но даже те грубые нитки, которые вышли у меня, на что-нибудь да сгодятся. Понятно, что не для чулок или свитеров, а вот для прихватки для чайника тонкая пряжа не нужна.

Джейми и удивился, и посмеялся тому, что я не умела шить. В Лаллиброхе вопрос вообще не возникал, потому что Дженни и другие служанки всегда содержали одежду в порядке, я же приняла на себя заботы о кладовой и о саде.

– Ты не умеешь вязать? – недоверчиво спросил он. – А где ты брала теплые чулки в Бостоне?

– Покупала, – ответила я.

Джейми озабоченно обвел взглядом поляну, на которой мы сидели.

– Поблизости нет магазинов… Наверное, тебе стоит научиться.

– Наверное. – Я с опаской посмотрела на швейную корзинку, которую дала мне Иокаста. В ней было все, что нужно: три проволочки разных размеров, четыре спицы из слоновой кости – я знала, что ими каким-то чудным образом вяжут пятки для чулок.

– Попрошу Иокасту показать, как это делается, когда мы в следующий раз поедем в поместье. Может, в будущем году.

Джейми взял из корзины спицы и моток пряжи.

– Это несложно, саксоночка. Смотри, так накидывают петли.

Вытянув нитку через сжатый кулак, он сделал петлю большим пальцем и набросил ее на спицы. В считаные секунды он набросал целый ряд. Затем протянул мне другую пару спиц и моток пряжи.

– Попробуй.

Я удивленно смотрела на него.

– Ты умеешь вязать?

– Конечно, умею, – удивился Джейми в свою очередь. – Меня научили обращаться со спицами лет в семь. А в твое время что, детей этому больше не учат?

– Ну-у, – смущенно протянула я, – девочек иногда учат, а мальчиков нет.

– Тут нет ничего сложного, саксоночка, обычное дело. Нужно сделать петлю большим пальцем, смотри…

Джейми с Иэном – оказалось, племянник тоже умел вязать и сильно потешался, обнаружив, что я не умею, – обучили меня немного вязать и даже вышивать. Между взрывами необузданного веселья, вызванными моими неумелыми попытками, они рассказали, что в Шотландии всех мальчиков обязательно учат вязанию – это полезное занятие помогает скоротать время, пока пасешь овец или коров.

– Конечно, когда мальчик превращается в мужчину, женится и у него появляется сын, которому поручают пасти овец, он больше не вяжет себе чулки сам, – проговорил Иэн, ловко вывернув пятку на чулке, – но даже самые маленькие ребятишки умеют вязать.

Я осмотрела мою текущую работу – около десяти дюймов шерстяной вязки, комком лежавшей на дне корзины. Для меня вязание так и осталось упорной борьбой с узловатой ниткой и выскальзывающими из рук спицами, а не размеренным успокаивающим занятием, как для Джейми и Иэна. Вечерами, когда они располагались с вязаньем у огня, спицы мерно постукивали у них в руках, совсем как поленья в очаге.

Не сегодня, подумала я. Сегодня я не смогу. Сегодня стоит заняться чем-то таким, что не требует особого напряжения, например смотать пряжу в клубок. Я отложила в сторону пару полосатых чулок, что вязал себе Джейми, и вынула спутанный ком голубой пряжи, все еще пахнувшей краской.

Обычно мне нравится запах свежей пряжи – едва уловимый дух овечьей шерсти, резкий запах синей краски и уксуса, которым усаживали пряжу, – однако сегодня он показался удушливым в сочетании с дымом от огня и плавящимся свечным воском, а еще с запахами нездоровых тел, пропахших потом простыней и испражнений из ночной вазы. Дух в хижине стоял похлеще чем в конюшне.

Я бросила запутанный клубок на колени и на минутку прикрыла глаза. Больше всего на свете хотелось раздеться и обтереть тело влажной губкой, а потом обнаженной скользнуть на льняные простыни и улечься так, чтобы свежий воздух из открытого окна ласкал лоб и щеки, пока я засыпаю.

Увы, в одной постели лежал потный англичанин, а в другой – огромный пес, не говоря уже о больном подростке, которому предстояла тяжелая ночь. Простыни были давно не стираны, а когда появится возможность их постирать, уйдет целый день, придется трудиться до ломоты в спине – сначала прокипятить, затем постирать, отжать и развесить. На эту ночь, если мне удастся поспать, моей постелью станет расстеленный килт и мешок, набитый овечьей шерстью.