был доволен исходом своей охоты, от которой ожидал столько удовольствия. Положим, он возвратится не с пустыми руками — принесет трофеи победы над буйволом. Но лошадь?..

Относительно лошади можно было предположить одно из двух: или она сделалась добычей хищных зверей, которыми кишат все окрестности, и тогда, конечно, Пит никогда больше не увидит ее, а это было бы громадным лишением для него, потому что достать другую негде; или же Гильди чутьем нашла дорогу в лагерь, и теперь все уже знают о несчастье молодого охотника. Значит, когда он возвратится, ему прохода не будет от насмешек.

Вот если бы Гильди могла рассказать, как все случилось, тогда дело было бы другое. Каждый хорошо понимает, что раз лошадь на всем скаку падает на передние ноги, то ни один всадник не может удержаться на ней. Но так как объяснить случившегося она не в состоянии, то все припишут ее возвращение без своего господина прямо неловкости последнего.

Даже Катринка, хотя и добрее других, но, будучи сама прекрасной наездницей, отнесется, пожалуй, к нему если не с презрением, то с насмешкою. Потерять же уважение Катринки было для Пита хуже всего в мире.

Но вскоре от этих мыслей, в которых главную роль играло самолюбие, молодой человек перешел к другим, делавшим более чести его сердцу.

«Видя Гильди, возвратившуюся без меня, — продолжал он размышлять, — мать и сестры могут поднять тревогу. Отец, скрывающий под холодной внешностью такое мягкое сердце, постарается, конечно, утешить женщин, но и сам не менее их будет встревожен. Гендрик пожалеет, зачем не отправился вместе со мною на охоту. Он оказался благоразумнее меня и остался в лагере снимать шкуры с убитых животных. Я должен был бы тоже остаться там. Как старший сын бааса, я обязан давать пример в делах более полезных, чем простая удаль и забава… Да, я поступил глупо… Какой я наделал всем тревоги своей необдуманностью! Хорошо будет мое возвращение в лагерь пешком, усталым, разбитым, исцарапанным и в изорванном платье!»

Пока эти мысли пробегали в голове Пита, солнце стало уже склоняться к горизонту. Скоро должна была наступить ночь.

Добраться до лагеря засветло он едва ли успеет, а перспектива ночевать в прерии, под открытым небом, не особенно его радовала. Вот если бы нашлось какое-нибудь убежище, в котором можно было бы укрыться, тогда еще кое-как можно протянуть до утра; но рассчитывать найти такое убежище очень трудно в той местности, где он находился.

Ввиду этого соображения он решился скорее отправиться в путь по направлению к лагерю, который, по его расчетам, должен находиться в шести-семи километрах.

Разорвав на несколько частей свой носовой платок, он перевязал ранки на ногах и руках, предварительно вытащив из них длинные колючки, зарядил роер и отрезал хвост у буйвола как доказательство своей победы над животным, так далеко завлекшим его от стоянки каравана.

Ему очень хотелось воспользоваться громадными, удивительно красиво изогнутыми рогами буйвола. Такой трофей интересно было бы и сохранить. Но, во-первых, некогда было снимать их с головы животного, а во-вторых, тащить такую тяжесть ему было не по силам. Пит устал до такой степени, что с трудом мог нести даже ружье.

Привязав хвост буйвола к ружью, молодой человек хотел распроститься с местом, где он пережил столько сильных ощущений, но тут вдруг встретилось новое затруднение: куда идти? В какой стороне находится лагерь?

Раньше ему и в голову не приходило это, и только теперь он понял, что заблудился.

Открытие этой грустной истины сильно огорчило молодого человека. Куда же, в самом деле, направиться? Необозримые линии зеленого луга повсюду сливались с синевою неба.

Пит снова забрался на муравьиный холмик и начал обозревать окрестность. Он рассчитывал увидеть вершины деревьев, окаймлявших реку возле лагеря; но, как он ни таращил глаза, даже громадного баобаба не было видно, не говоря уже о более мелких деревьях.

Правда, и баобаб отличался более шириною, чем вышиною, но все-таки на открытом месте его можно было видеть на далекое пространство. Значит, Пит находился довольно далеко от лагеря, если не замечал даже такого гигантского дерева. Это было очень неутешительно и доказывало, что ему долго придется отыскивать место стоянки каравана. Прежде всего необходимо было сообразить, в каком направлении идти, чтобы не забраться куда-нибудь еще далее.

Следовательно, сначала нужно ориентироваться. Пит напряг все свои умственные способности и призвал на помощь все имевшиеся у него в наличности познания и принялся соображать.

— А солнце-то! — вдруг воскликнул он. — Я хорошо помню, что оно было впереди нас, когда мы оставили лагерь. Вот оно-то и будет моим руководителем.

Но тут ему пришло в голову, что солнце не имеет обыкновения оставаться на одном месте. Оно должно было значительно изменить свое положение в небе с тех пор, как началась погоня за буйволами. Значит, и солнце не могло дать верных указаний.

И Пит снова задумался.

«Ну, это все-таки лучше, чем ничего!» — решил, наконец, он и, обернувшись спиною к заходящему светилу, храбро пустился в путь.

Не сделал он, однако, и сотни шагов, как снова остановился и громко расхохотался.

— Отец вполне прав, — проговорил вслух молодой человек. — Он часто говорил мне: «Ах, Пит, как ты еще молод!» Это значит — как ты еще глуп! Я всегда обижался на эти замечания и даже обвинял отца в несправедливости ко мне. Теперь я убеждаюсь, что он говорил правду, называя меня дураком. Ведь не будь я на самом деле дураком, разве мне пришло бы в голову искать путеводителя на небе, когда он находится прямо перед носом на земле? Разве следы, оставленные буйволом и моей лошадью, не могут указать мне пути, по которому я должен следовать? Нет, я дурак, положительно дурак!

Действительно, как раз там, где шел молодой человек, ясно виднелись на траве два следа — лошадиных подков и копыт буйвола.

Стоило только идти по этим следам в противоположном направлении, чтобы без особенных затруднений достичь лагеря.

Смех Пита вызвал другой смех — резкий и пронзительный. Это был голос гиены,