Германией и Австрией, заключается в недостаточной экономической мощи Росси, в ее хозяйственной неразвитости и вытекающей отсюда финансовой зависимости от других стран.

П. Струве, 1912 г.[2541]

Национализация банков большевиками выглядела, как чисто идеологическая мера, постулированная еще «Манифестом Коммунистической партии», в котором прямо указывалось на необходимость «Централизации кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией»[2542].

Вместе с тем к необходимости национализации банков приходили и самые непримиримые противники большевизма. Примером тому могло служить время русско-японской войны, когда «вследствие войны и затем смуты финансы, а главное, денежное обращение начали трещать»[2543]. Война, стоившая «около 2500 млн. рублей, (почти годовой бюджет правительства) конечно, поставила наши финансы и денежное обращение в самое трудное, скажу, отчаянное положение, и одной из главных моих задач, — вспоминал С. Витте, — явилось не допустить государственные финансы до банкротства»[2544].

Определяя состояние страны, после 1905 г. популярный правый экономист, славянофил С. Шарапов восклицал: «Россия разорена и совершенно обезденежена…»[2545]. Спасение государства Шарапов предложил в 1907 г. в получившей широкую известность книге «Диктаторъ»: Диктатор Иванов (И) пишет министру финансов Коковцову (К): «Вы сами останавливаете всю промышленность, так как держите учетную норму в 7,5 процентов по трехмесячным векселям, заставляя частные банки брать 10 и 12. … Нынешняя финансовая система никуда не годна и привела нас к разорению и революции… Я могу сказать только одно: золотая валюта неудержима. Поддерживать размен ценой народного разорения немыслимо… Я… буду держать курс рубля на том уровне, какой нужен для народного хозяйства.

— (К) Ясно. Но для этого нужна монополия по продаже и покупке драгоценных металлов?

— (И) Да, Государственный банк иначе курсами управлять не может. Тратты покупать и продавать должен только он. Впрочем, при этой системе никто больше этим заниматься и не будет. Фондовая биржа исчезнет.

— (К) Так что игру на курсе вы совершенно исключаете.

— (И) Ее нельзя будет вести. Государственный Банк раздавит всякого спекулянта — и здешнего, и заграничного…

— (И): «Устанавливаю двойственный бюджет — золотой для расчетов международных и серебряный для внутренних. Сливаю воедино Государственный банк, сберегательные кассы и банки: Дворянский и Крестьянский. Организую уездные казначейства в отделениях Государственного Банка… Это возврат к Канкриновской системе… Вернее, личной системе Николая I»[2546]. От подобной мобилизации, финансовую систему России в 1907 г., спас только крупный займ предоставленный Францией.

Только прямые военные расходы, за Первую мировую, к 09.1917 составили 14 700 млн. рублей (в ценах 1913 г.), т. е. каждый год Первой мировой обходился России в 2 раза дороже, чем вся русско-японская война![2547]

Из-за полного провала всех попыток мобилизации экономики, основным источником покрытия дефицита бюджета все в большей мере становилась прямая денежная эмиссия, что начало отражаться на ценах с середины 1915 г. В феврале 1916 г. британский военный представитель при русской армии ген. А. Нокс уже отмечал, что «в Петрограде и крупных городах тяжесть войны чувствовалась все больше и больше. Стоимость предметов первой необходимости возросла неимоверно, и было загадкой, как мелкие чиновники умудрялись выживать. Конечно, в стране всего было в избытке, если бы только железные дороги могли это распределить. Иностранные наблюдатели привыкли к длинным очередям бедняков, часами ожидающих на холоде своей очереди в хлебных лавках, к ужасающе переполненным трамваям. Эти неудобства продолжались так долго, что они начали думать, что этот народ слишком послушен, чтобы предпринять организованную попытку выступления против правительства»[2548].

«Цены на предметы повседневного потребления продолжают неудержимо расти, — фиксировал в июне 1916 г. Особый журнал Совета министров, — и в настоящее время положение представляется столь обострившимся, что на местах на этой почве проявляются уже признаки народных волнений и власти оказываются вынужденными, пока, правда, в единичных случаях, прибегать для поддержания порядка к содействию вооруженной силы»[2549].

«Самая большая опасность, — подтверждал А. Нокс в своем донесении от 20 июня 1916 г., — это опасность недовольства в больших городах зимой из-за дороговизны предметов первой необходимости. Рост цен вызван отчасти спекуляцией, отчасти малочисленностью железных дорог и неэффективностью их работы… Обеспечение населения города продовольствием требует размышлений, ибо терпению даже русского народа есть предел»[2550]. К концу 1916 г. средний уровень цен вырос почти в 4 раза по сравнению с довоенным уровнем[2551].

По мере разрушения тыла, спекуляция играла в росте цен все большее значение. «Во всех видах нашей промышленности и торговли, — отмечал этот факт старшина биржевого комитета А. Найденов, — имеются могущественные вдохновители спекулянты, которые тесным кольцом окружили народ и выжимают из него соки»[2552]. «Наше время, или вернее, безвременье, — писал популярный в то время журналист И. Южанин, — создает новые возможности для всех, кто только желает воспользоваться моментом. Самой доходной профессией теперь у нас считается спекуляция. Спекуляцией теперь занимаются все: врачи, юристы, студенты, инженеры, актеры, журналисты, бывшие штатские, бывшие военные. Все перемешалось все спуталось в один хищнический клубок…»[2553].

Меры борьбы со спекуляцией широко обсуждались[2554], однако на деле оставались лишь благими пожеланиями. Причины этого крылись, как в провале всех попыток мобилизации экономики в целом, так и в том, вспоминал Начальник московской милиции, а затем член Временного правительства А. Никитин, что «спекулянты не боялись облав и реквизиций товаров, так как риск с избытком покрывался прибылью, само же преступление, по отсутствию карательной санкции и чрезвычайной волоките судебно-следственного аппарата, оставалось ненаказуемым»[2555].

Банки, по мнению современников событий, играли в спекулятивном росте цен ключевую роль. Например, уже в апреле 1915 г., в далекой от марксизма, газете русских националистов «Московские ведомости» появилась критика городских управ, которые никак не решались на реквизицию товаров, «хотя им хорошо известно, что нынешняя дороговизна, если не всецело, то в значительной степени, обуславливается спекулятивной деятельностью банков, которые искусственно задерживают появление товаров на рынке»[2556].

Председатель Государственной Думы М. Родзянко даже подозревал банки в умышленном затягивании войны. В феврале 1916 г. он говорил А. Ноксу: «Может быть, есть люди, которые выступают за мир, но они не осмеливаются говорить об этом. Распутин никогда не будет работать на мир, потому что он управляется кругом банков, которые делают слишком много денег на этой войне, чтобы хотеть ее прекратить»[2557].

«Министерство финансов, — указывал на заседании Особого совещания по обороне в марте 1916 г. член ЦК партии кадетов А. Шингарев, — недостаточно использует права кредитной канцелярии» для расследования «спекулятивных действий банков». Председатель совета Съездов промышленности и торговли В. Жуковский, на том же совещании, призывал