а у нас все больше лесная власть, бандитская. Вот бедный крестьянин и вертится, как карась на сковороде, то один бок припекает, то д­ругой...

Старик тяжело оперся на палку и без всякого перехода сказал то, ради чего пришел:

— Беда у меня, начальник, — старший сын Савелий в банду угодил.

— Как это — угодил? Чего его — силком туда затащили?

— А я тебе о чем толкую?! — рассердился старик. — В деревню банда заявилась, всех на сход согнали, и этот черт одноглазый Пашков так сказал: «Кто в Красную армию пойдет, у того избу спалим. Записывайся в нашу, зеленую армию, не то худо будет». Ну, Савелия и забрали, — с болью проговорил старик.

Лобов спросил жестко, без жалости:

— Ты зачем, дед, явился ко мне? Чтобы я твоего сына из банды вызволил?

— Прошлой ночью он домой заходил. Если вы ему жизнь обещаете, покается перед советской властью.

— Что же он раньше не пришел, когда мы месяц добровольной явки объявили?

— Иванцов их так запугал, что они друг дружки боятся.

— Иванцов? — заинтересовался Лобов. — Ты же говорил — твой сын у Пашкова.

— Когда вы их у Михалёва расколошматили, кто в живых остался, в разные стороны подались. Вот Савелий с Иванцовым и оказался. Совсем, говорит, от крови свихнулся.

Лобов вспомнил о «Фултоне», об агенте, который отправился на пароходе вместо Иванцова. Не знал начальник иногороднего отдела, что Тихону Вагину уже известно, кто скрывался под кличкой Черный.

— Нам надо поговорить с Савелием, — сказал Лобов старику.

— Завтра он обещал наведаться, так что приходи. Только один, иначе Савелий из леса не выйдет...

Встреча состоялась.

Савелий — длинный нескладный парень — сообщил, что Иванцов прячется на Моругинском хуторе, утром опять уйдет в лес.

От деревни до хутора было ближе, чем до села, где остановился чекистский отряд. Лобов решил не терять время, не посылать за подкреплением, а самому арестовать Иванцова, пока тот не скрылся с хутора.

Но Иванцов был настороже — каждый день менял место ночлега, спал урывками, не выпуская револьвера из руки.

Когда в избу на Моругинском хуторе ворвался Лобов, пуля из этого револьвера попала ему в самое сердце. Но не удалось Иванцову уйти от судьбы, он был уже приговорен, — Савелий выпустил в него из обреза весь магазин, до последнего патрона...

Так закончил свой извилистый жизненный путь «личный представитель Верховного правителя» полковник Иванцов.

Следом за ним разведывательный отдел колчаковского штаба послал в Москву капитана Лычова — сына престарелого князя-провокатора. Но у чекистов была фотография капитана, полученная от Лагутина, и сразу по прибытии в Москву Лычов был арестован.

При обыске у капитана обнаружили около миллиона керенок и револьвер, которым он не успел воспользоваться, а может, поостерегся.

Наличие такой большой суммы денег и револьвера надо было как-то объяснить, и Лычов выдумывает купца Кохмана — будто бы он попросил его вручить деньги своему московскому компаньону по торговым делам. Ну а револьвер в нынешней России, где бандитов — что вшей на тифозном, просто необходим — мало ли что произойдет в дороге? — объяснил Лычов на Лубянке.

Однако история с купцом-миллионером не убедила чекистов. После долгого запирательства Лычов и сам понял, что запутался, вынужден был признаться, кто он на самом деле, с какой целью разведывательный отдел штаба Верховного правителя прислал его в Москву.

Однако всей правды Лычов не выложил:

— Мне поручили доставить эти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить меня на Николаевском вокзале, — заявил он.

— Значит, этот человек знает вас в лицо? — спросил капитана сотрудник ВЧК.

— Видимо, так, — нетвердо ответил Лычов.

— Не догадываетесь, кто это может быть?

— Был назван пароль — номер воинской части, в которой я служил до революции. Возможно, тот человек — мой однополчанин...

Больше Лычов ничего не сказал, однако спустя несколько дней через охранника попытался передать записку, адресованную бывшему члену Государственной думы Щепкину, проживающему в Неопалимом переулке.

В записке Лычов просил достать на случай побега надежные документы, спрашивал, кто арестован.

Когда эту записку предъявили Лычову, капитан колчаковской разведки вынужден был дать более откровенные показания и сообщил, что деньги были предназначены Щепкину — руководителю контрреволюционной организации в Москве.

— Судя по записке, вам известен здесь не только Щепкин? — спросили капитана.

— Хотелось бы надеяться, что мое признание будет должным образом учтено, когда вы станете решать мою судьбу, — начал было Лычов.

Чекист, который вел допрос, выложил на стол перед капитаном его письмо отцу:

— Зря торгуетесь, князь. Мы уже давно вас поджидали, а благодаря вашему неосторожному письму вышли на полковника Иванцова.

Лычов был сломлен, выложил все, что знал, в частности, о том, что у Щепкина должна состояться его встреча с деникинским курьером.

Это сообщение заинтересовало чекистов.

Еще в начале девятнадцатого года к ним обратилась учительница одной из московских школ. Она рассказала, что директор их школы часто встречает у себя на квартире офицеров, прибывших с Южного фронта. За квартирой установили наблюдение, и слова учительницы подтвердились.

Летом в ВЧК пришла еще одна посетительница — пожилая работница Наркомпроса. По делам службы она была в военной школе в Кунцеве и там случайно услышала разговор курсантов о том, что в Москве со дня на день должно произойти восстание и курсанты школы тоже примут в нем участие.

Чтобы побольше узнать об этом училище и его курсантах, в Кунцево послали надежного и опытного человека — коменданта Московского Кремля, бывшего матроса с крейсера «Диана».

С мандатом инспектора Наркомпроса он обошел всю школу, разыскал места хранения оружия, послушал, о чем говорят курсанты. Впечатление осталось такое, будто в офицерское собрание попал, а не в школу будущих красных командиров. Караульная служба поставлена плохо, если в Москве мятеж начнется, заговорщики эту школу без единого выстрела возьмут, хотя оружия там много и в хорошем состоянии.

Сообщение коменданта Кремля еще больше насторожило чекистов.

Не надо было быть большим стратегом, чтобы понять: вооруженное выступление в Москве поможет Деникину взять столицу. Значит, готовится новый мятеж, как это было летом прошлого года, когда в Москве началось левоэсеровское выступление, на Волге — белогвардейский мятеж, а интервенты планировали наступление с Севера.

Судя по всему, план контрреволюции остался прежним — совместно ударить по Советской республике снаружи и изнутри. Руководители военной школы в Кунцеве — люди в таких делах опытные, однако к отпору мятежникам не готовятся, а оружие держат в боевом состоянии.

Вывод можно было сделать один — курсанты и начальство военной школы заодно с заговорщиками.

Наблюдение за Труфиловым и генералом Невицким, с которыми был связан полковник Ливанов, вывело чекистов еще на одну военную школу — в Кускове, где до мятежа на Волге работал полковник.

Наконец, общую картину заговора дополнили сведения о поволжской агентуре, полученные за время рейса «Фултона».

Так по крохам, по деталям вырисовывался план широкого контрреволюционного заговора. Чекисты ждали только удобного момента...

Черный

В доме на углу Трубного и Неопалимого переулков, в кабинете владельца этого дома Николая Николаевича Щепкина, сидел поздний гость. Это был Черный, день назад прибывший в Москву из Екатеринодара, где он получил задание доставить в ставку генерала Деникина сведения о составе, дислокации и вооружении Красной армии.

Под ударами красных войск адмирал Колчак отступал все дальше на восток, и теперь все надежды внутренней контрреволюции были связаны с Деникиным. Потому с таким радушием и гостеприимством