— Он хороший сторож. Своим присутствием он будет подбадривать Октавию и мою мать, — напомнил ей Луиджи. — И особенно Анри. Ты не жалеешь, что тебе пришлось оставить своего малыша?

Фиолетовые глаза Анжелины затуманились, и Луиджи пожалел, что задал ей этот вопрос. Однако через мгновение она призналась:

— Да, немного жалею. Но я приняла решение, все хорошо обдумав. Погода может измениться, дорога длинная, а соседка может родить со дня на день. Мне было бы не по себе. К тому же такие маленькие дети не любят перемен. Он привык к твоей матери и Октавии. А еще он любит Розетту и пойдет к ней в гости.

Они продумали все до мелочей, чтобы уехать из Сен-Лизье со спокойным сердцем. Робер и Ирена по-прежнему жили на улице Мобек. Анжелина во всем полагалась на них и была довольна, что у семьи есть крыша над головой.

— Я не уехала бы, если бы Ирена не оправилась так быстро после родов, — добавила Анжелина. — У этой женщины железное здоровье. Она поднялась, как только смогла. Малышка хорошо сосет и уже набирает вес.

Доктор Бюффардо был непреклонен в своем диагнозе: маленькая Анжела страдает монголизмом. Однако, несмотря на столь суровый приговор, он нашел ребенка крепким и довольно развитым.

— В моей практике было три подобных случая, — заявил доктор. — Я не согласен со светилами медицины, считающими таких детей идиотами. Некоторые дети с таким диагнозом умеют выражать свои мысли. Они вырастают веселыми и очень преданными, если, разумеется, родители не обращаются с ними, как с тупицами.

Супруги заверили доктора: их дочь вырастет в атмосфере любви. Анжелина не могла думать о них без слез.

— Извини меня, пожалуйста, — сказал Луиджи. — До сих пор ты была такой веселой, а сейчас вдруг задумалась.

— Ничего страшного. Я думала об Анжеле, но в основном об Октавии. Мы слишком много от нее требуем.

— О, ты преувеличиваешь, поскольку Октавия сама предложила свои услуги! — напомнил Луиджи.

— Возможно, ты прав. Но Октавия должна еще заниматься Розеттой, поскольку та не может приводить себя в порядок без посторонней помощи. Ведь не попросишь же об этом Робера или Пьеро. А на улице Нобль Октавия должна следить за Анри, купать его, кормить.

— На мой взгляд, моя дорогая мать не такая уж и беспомощная! — возмутился Луиджи. — Анжелина, мы возвращаемся в субботу. Я уверен, что во время нашего отсутствия все будет хорошо. В эти дни никто рожать не собирается.

— Порой за мной приезжают неожиданно, приглашают к женщинам, которых я не знала до родов. Именно по этой причине мой диспансер может быть таким полезным. Мне хотелось бы осматривать будущих пациенток до решающего момента, наблюдать за ними в течение беременности. В любом случае, я предупредила Робера. Если у кого-нибудь возникнет необходимость в моих услугах, он должен дать адрес мадам Фигаре, акушерки из городской больницы.

— Тогда давай наслаждаться этой поездкой! — воскликнул Луиджи. — Вперед, Бланка, рысью, рысью…

Кобыла ускорила свой бег. Они ехали вдоль Арака, по берегам реки росли низкие кустарники с уже пожелтевшими или покрасневшими листьями. Справа возвышались темные скалы, поросшие светло-зелеными лишайниками и мхом. Вода текла в трещинах белой скалы, на уступах которой сверкали серебристые отблески. Это был суровый, дикий пейзаж, который немного оживляли золотистая листва буков и розовый вереск. Воздух был чистым, немного прохладным, наполненным пряными ароматами мокрой земли и отмирающих растений.

— В ноябре исполнится три года, как я ехала на нашей старой ослице по этим ущельям, — тихо сказала Анжелина. — Я чувствовала, что вот-вот должна родить. Я так торопилась добраться до пещеры Кер! Сейчас на это у меня не хватило бы мужества.

— Думаю, что хватило бы. Ты на удивление сильная и решительная, — сказал Луиджи. — Меня восхищает, что ты родила без посторонней помощи. Ведь никто не держал тебя за руку, никто не ухаживал за тобой.

— Меня всему научила моя мать. Я сама отслеживала рождение своего ребенка. Как бы мне хотелось, чтобы ты был знаком с моей матерью! Это была исключительная женщина. Каждый раз, когда я встречаюсь с дядюшкой, у меня появляется чувство, что я общаюсь и с ней, ведь он старший брат мамы.

Анжелина замолчала. Ее хорошее настроение улетучилось. Пытаясь скрыть свои чувства, она обернулась и проверила, крепко ли привязаны свертки к задку коляски, оборудованной своего рода открытым сундуком, в который можно было класть багаж.

— А ты взял скрипку? — воскликнула вдруг Анжелина.

— В самый последний момент, когда ты целовала Анри и обещала привезти ему подарок. Инструмент мне понадобится, чтобы умаслить Жана Бонзона. Ты ведь говорила, что он хорошо поет.

— Да, у него великолепный голос. Луиджи, посмотри, мы подъезжаем к Касте-д’Алю. Ты помнишь?

Анжелина дрожала, хотя в этот теплый прекрасный осенний день на ней был шерстяной жакет. Молодой женщине казалось, что она вернулась в прошлое, в то холодное зимнее утро. Тогда все было белым-бело, каждая веточка была покрыта инеем.

— Я помню все до мелочей, — ответил Луиджи. — Я шел за тобой до таверны, той самой, терраса которой увита глицинией. Смотри, вон там остались цветы цвета твоих глаз, как фиалки или как сирень. Знаешь, о чем я тогда думал?

Заинтригованная Анжелина отрицательно покачала головой.

— Я думал, что если судьба свела меня со столь очаровательной девушкой с удивительными глазами, то это не случайно. Я говорил себе, что ты призвана сыграть решающую роль в моей жизни. В глубине души я был уверен, что снова встречу тебя, и не ошибся. Признайся, наша встреча в Тулузе была довольно странной. Я возвращался с юга. Меня прельстило путешествие на барже, на которой я собирался добраться до Ажана или Бордо, а ты завтракала на траве с подругами.

Они улыбнулись друг другу, но не стали углубляться в эти воспоминания, связанные, в частности, с трагической смертью Люсьены, одной из учениц больницы Святого Иакова. Посетители, сидевшие за одним из мраморных столиков таверны, приветственно помахали им руками.

— Мы могли бы сделать здесь остановку, — предложил Луиджи. — Бланка немного запыхалась. Что ты думаешь о кофе, который варится на плите, или о стаканчике вина?

— Я не хочу ни кофе, ни вина. Но у хозяйки наверняка есть сидр или пиво. Ты прав, давай передохнем. И будем думать только о том, что ждет нас впереди. Мне тяжело вспоминать прошлое. Это было время лжи и подозрений. Я жила в печали и страхе. Теперь ты рядом, мы помолвлены, и я счастлива.

— И то правда. Зачем столь прекрасной осенью ворошить давно остывший пепел? Я не жаловался тогда на свою кочевую жизнь, но, сравнивая ее с моим нынешним существованием, я воспринимаю ее как сюжет дешевого романа, когда герои после тяжких испытаний получают право на счастье. У меня есть мать и женщина, которую я люблю, — словом, семья. К тому же я богат.

— Замолчи! — смеясь, воскликнула Анжелина. — Все знают, что в ущельях Пейремаля прячутся разбойники. Не кричи во весь голос, что ты богатый наследник, иначе нам обоим перережут горло еще до того, как мы доберемся до Бьера.