А вот то, что это МОССАД, ничего хорошего. Эти ребята любят говорить, что не убивают людей, кроме тех случаев, когда у них кровь на руках. Но если надо, можно очень легко обосновать, что у жертвы кровь на руках в будущем, и потому нечего ждать. Виктор может помочь СССР создать новое оружие, СССР может продать оружие арабам, арабы могут убить им израильских детей. Значит, его, Виктора, надо выкрасть или, если не получится, убить. Они и выкрали. Все офигенно логично.

Будем надеяться, что в жратве пока не было отравы. Впрочем, вряд ли: можно было придушить, пока не очухался.

Если его кормят, значит, еще полсуток-сутки собираются держать здесь или таскать за собой. Это хорошо. Хотя могут просто вывезти в достаточно глухое место, держать там и, не торопясь, выкачивать нужные сведения, а потом пригрохать. Просто, и через границу тащить не надо. И это хреново.

Он внимательно оглядел комнату. Дверь была сварена из стальных уголков и листа – судя по всему, из-за строительства хозспособом. До всеобщей установки стальных входных здесь еще не дошли, да и это не входная. На стене за диваном были следы грубо заштукатуренной заделки окна – видимо, за стеной сделали пристройку и замуровали. Заделка могла быть в этом случае в полкирпича, но есть ли у него время на то, чтобы попытаться ее разломать, Виктор не знал, да и не факт, что кирпич не проложили арматурой для крепости. Деревянный пол, скорее всего, по бетону. Для тюрьмы вполне подходит. Тем более что у двери стоял складной походный туалет.

Литературный попаданец в таких случаях должен разродиться спасительной идеей из будущего. Особенно если это «Марти Стю», то есть герой, под видом которого автор изображает себя любимого, наделяя мыслимыми и немыслимыми качествами. Но Еремин был не Марти Стю. Он был по жизни простым советским человеком, и в эти трудные минуты в голову ему лезла всякая ерунда.

Ему вспомнилось, что в интернете на форумах почему-то встречаются два Израиля. Один – небольшая страна со своими проблемами, одни из которых похожи на российские, другие – не очень, живут там адекватные люди, с которыми можно нормально говорить на разные темы, как там у нас устроено, как у них, что лучше и что хуже. Другой был глянцевой страной эльфов, населенной троллями, которые при каждом поводе и без повода старались закидать дерьмом Союз, а заодно и Россию, если та выходила за рамки имиджа немытого кающегося юродивого, и бросались затаптывать любого более-менее умного и порядочного в ней. Эти два Израиля как-то ухитрялись существовать одновременно и параллельно, нигде не соприкасаясь между собой.

«Господи, – подумал Виктор Сергеевич, – если ты существуешь, не оставь раба своего! Подай ему руку, вразуми, укажи путь к спасению!»

За стеной опять что-то глухо зашумело, и дрожь пола передалась ногам.

«Под диваном снизу скотчем приклеен револьвер».

«Это я подумал?» – удивился Виктор. Мысль была неожиданной и на первый взгляд абсурдной. Ну кому придет в голову оставлять огнестрел в комнате с похищенным? Хотя, подумал Виктор, бывает так, что человек в нервном напряжении думает о другом, и вдруг его осеняет, всплывает что-то в подсознании. Только все это уж очень похоже на детские фантазии. А вдруг на шкафу лежит какая-то интересная игра? Или под кровать когда-то закатился рубль и его так никто и не достал?

Виктор вновь попытался сосредоточиться на анализе обстановки, но теперь мысль о револьвере под диваном не давала ему покоя. В конце концов он понял, что он не сможет спокойно сидеть, пока не проверит.

«Ладно, – решил он, – вдруг под диваном еще чего завалялось, мало ли, пригодится».

Он присел на корточки и пошарил снизу рукой по старой рогожной обивке, закрывавшей пружины. Внезапно он почувствовал, как на лбу его выступает холодный пот.

Его рука наткнулась на холодный металл; это было что-то угловатое и крупное. Под пальцами зашуршал скотч. Дрожа от нетерпения, он отклеил непонятный предмет – тот оказался тяжелым, весом, наверное, под килограмм, и вытащил наружу.

Это на самом деле был револьвер – черный, блестящий, с толстым коротким стволом и удобной деревянной рукояткой орехового цвета. В барабане виднелись патроны, шесть штук. Судя по непривычно широкому зрачку дула – сорок пятый калибр.

«Что же это? Он есть! Господи, Ты есть! Это Он… Это только Бог мог сотворить чудо… Ведь этого не может быть, и это был Его голос… Господи, спасибо Тебе! Господи, спасибо Тебе! Верую в Тебя, истинно верую, в Тебя, в Святое Писание! Выберусь, приму крещение, буду ходить в церковь, по монастырям в тур съезжу… что там еще можно сделать. Лишь бы выбраться отсюда. Лишь бы выбраться…»

И вот тут Виктор Сергеевич понял, что если сейчас откроется дверь, то эта парочка его точно пристрелит, увидя револьвер.

Первым его инстинктивным желанием было вновь спрятать ствол. Или отдать Рафаэлю. Но он быстро взял себя в руки. В конце концов, если Всевышний вкладывает кому-то в руку оружие, то не для того, чтобы так просто им швыряться. Это какая-то Божья воля, которую надо выполнить.

«Может, это искушение? – подумал он. – Типа «не убий» или «возлюби врага своего»? Нет, не похоже. Если надо гордыню или гнев смирить, это еще понятно. А тут ни гордыни, ни гнева. И вообще дурак ты, – подумал он про себя через секунду. – Кому ты собрался ствол отдавать? Эти люди, если надо, кого угодно замочат и не почешутся. Хоть женщину, хоть ребенка, если им помешают. Есть такое понятие – оперативная необходимость… Ну что ж, и у нас оперативная необходимость. Я участвую в операции «Ответ». Сколько крови стоил нам распад Союза, а? Если что, эта кровь будет на их руках. Нет, Бог не фраер, он все видит. Стало быть, он меня своим орудием и избрал».

В другой обстановке Виктор, наверное, никогда не счел бы себя орудием Всевышнего. Но когда тебя похищают, чего только на ум не придет. Он сел на кровать, взял тяжелый пистолет двумя руками и, взведя большим пальцем неподатливый курок, направил на дверь.

«Ладно, – подумал он, – привести и сдать КГБ этих типов я не смогу, просто сбежать и заявить о них они мне сами не дали… Говорят, когда их на службу берут, у них такой вопрос есть – «Можете ли убить человека ради своей страны?» Мы не бараны, чтобы нас крали и резали…»

Вдруг мелькнуло: а что будет, если первой войдет женщина, и как он сможет в нее стрелять, – но он тут же отогнал эту мысль.

«Здесь нет мужчин и женщин, – сказал он себе. – Это война, тайная война. Есть живая сила противника. Если не ты, то – тебя».

Дверь загремела железом, в замке заворочался ключ. Виктор вдруг подумал, что входящий может присесть, и тогда он промахнется; он опустил дуло ниже. Дверь начала отворяться, Виктор увидел лицо Рафаэля и, почувствовав, что тот сейчас может захлопнуть дверь, с силой нажал на тугой, неподатливый спусковой крючок.

Хлопок оказался не очень сильным; из дула вылетело белое пламя, револьвер подбросило вверх, и через мгновение Виктор увидел, что Рафаэль, согнувшись, держится обеими руками за живот, выпучив глаза; отпущенная дверь с визгом раскрывалась.