Потянулись дни и месяцы тщательных судебных разбирательств, касающихся обвиненных слуг короля. Довольно некстати четверо из пятерых обвиняемых скрылись, и их дела разбирались заочно. Присутствовал только Николас Брембр, бывший мэр, – суд над ним начался через две недели после открытия парламента.

Приговор тем не менее всем – как присутствующим, так и отсутствующим – вынесли одинаковый. Архиепископ Невилл, герцог Ирландии, граф Саффолк и сэр Роберт Тресильян заочно были признаны виновными в измене. Герцога, графа и судью постановили проволочь по Лондону и повесить в Тайберне как изменников и врагов короля. Архиепископа приговорили к изгнанию. Все четверо должны были быть лишены наследства. Брембра также осудили на смерть.

Разворачивалась трагедия. Архиепископу Невиллу, де Веру и Саффолку удалось бежать за море – в отличие от Тресильяна. Через шесть дней после вынесения ему приговора кто-то заметил странную фигуру, подглядывающую за происходящим в Вестминстере с ближайшей крыши.

Дом обыскали и нашли там спрятавшегося под столом сэра Роберта, судью-вешателя, грозу Крестьянского восстания 1381 года. Он был одет в отрепья нищего и носил густую фальшивую бороду. Выдал его узнаваемый голос. Раздались крики: «Мы схватили его!» Тресильяна выволокли из-под стола и доставили в парламент. Судья взывал к убежищу в святых стенах Вестминстера, жена его лежала без чувств. Но убежища ему не предоставили. Вопящего в ужасе Тресильяна без промедления притащили на волокуше в Тайберн, втолкнули на эшафот. С судьи сорвали одежду и нашли на его теле магические обереги. Была некая мрачная ирония в таком суеверии судьи, будто дешевые безделушки спасут его от петли. Тресильяна повесили обнаженным; конец его мучениям положил нож палача, перерезавший горло.

Но на этом аппелянты не успокоились. Покончив с Брембром и Тресильяном и осудив трех остальных заочно, парламент устроил кровавую чистку королевского двора. Начались процессы против тех, кто входил в окружение короля и, как предполагалось, сбивал его с пути истинного. К маю любимый наставник Ричарда сэр Саймон Берли, а также его придворные рыцари сэр Джон Бошан, сэр Джон Солсбери и Джеймс Бернерс были приговорены к казни как изменники. Судей, которые признали ордонансы «замечательного парламента» предательскими, теперь самих осудили на смерть; только ближе к завершению сессии их помиловали и отправили в изгнание в Ирландию.

Такой травматичный опыт выпадал на долю чуть ли не каждого из королей Плантагенетов. Ричард вынес почти четыре месяца политических процессов, наблюдал, как его друзей и союзников хватают и одного за другим осуждают на ужасную смерть через повешение, потрошение и обезглавливание. В отчаянии он умолял сохранить жизнь Берли – как и королева-мать, которая даже встала на колени перед тремя главными апеллянтами. Более того, ее поддержали некоторые из умеренных графов, в том числе Эдмунд Лэнгли, герцог Йоркский, и даже два младших апеллянта, Дерби и Ноттингем. Но в «безжалостном парламенте» не было шанса избежать смерти и уничтожения. Ричард в свои 20 лет хлебнул столько бед и унижений, что и целая жизнь не вместит.

По сравнению с мрачными временами, которые выпали на долю короля в первые десять лет царствования, пять или шесть лет после потрясений «безжалостного парламента» прошли сравнительно спокойно. Множество любимых, но неугодных знати друзей Ричарда были либо изгнаны, либо убиты апеллянтами. Но, когда чистки завершились, Англия вернулась в состояние своеобразного мира. Апеллянты достигли всего, к чему стремились. Ричарда призвали к порядку. Обеим сторонам, собственно, не за что было больше сражаться.

Разбитый наголову в 1388 году, Ричард, по ряду свидетельств, усвоил некоторые уроки. Казалось, по крайней мере со стороны, что он готов прилагать усилия. 3 мая 1389 года он устроил эффектную сцену на встрече с Большим советом. Восседая перед советниками, он прервал сессию, спросив всех собравшихся, сколько ему лет. Те уверенно ответили, что ему исполнилось 22 года. Тогда Ричард разразился речью, записанной несколькими хронистами. Согласно Генри Найтону, он сказал:

Затем, согласно Томасу Уолсингему, Ричард приказал архиепископу Йорка Томасу Арунделу вернуть печать канцлера. «Король спрятал ее в складках своего платья, внезапно поднялся и вышел; однако вскоре вернулся и снова занял свое место, и отдал печать Уильяму Уайкхему, епископу Винчестера, хотя тот совсем не хотел принимать ее. И король назначил девять других чиновников… руководствуясь в каждом случае своими личными суждениями и авторитетом. Герцога Глостера и графа Уорика… он удалил из своего Совета…»

Дело могло обернуться катастрофой, однако все обошлось. На пороге нового десятилетия Ричард принялся за государственные дела с гораздо большей ответственностью, чем прежде. Он отстоял свое право выбирать как членов королевского Совета, так и тех, кто консультировал его в неформальной обстановке, но осознал, что должен прислушиваться и к рекомендациям опытных людей вроде Уильяма Уайкхема, который в 1360-х годах был главным министром его деда.

Королю на помощь пришел и вернувшийся из Кастилии Джон Гонт, с которым тот сблизился: Гонт стал теперь ярым сторонником режима. Он разряжал напряженность между Ричардом и бывшими апеллянтами, устраивал для короля и королевы роскошные охоты и при любой возможности прогуливался под ручку с монархом. Король демонстрировал признательность своему старшему дяде тем, что носил ливрейную цепь Гонта с узором из двух переплетенных S. В 1390 году он пожаловал ему привилегии палатината в герцогстве Ланкастер с правом передачи его наследникам по мужской линии. Более того, король отдал Гонту в пожизненное владение герцогство Аквитанское. (Примечательным образом нарушив существовавшую с XIII века традицию Плантагенетов, согласно которой Аквитанию получал старший сын и наследник короля. Благодаря своему новому статусу Гонт был теперь лично заинтересован в заключении мира с Францией.)

Гонт присоединился к Cовету в марте 1390 года. Совет постановил, что любое решение, затрагивающее финансовые вопросы, должно получить одобрение всех трех дядьев короля. Ричард, по всей видимости, с этим смирился, и воцарилось новое согласие: король и политическое сообщество снова начали сотрудничать. Совместными усилиями им удалось существенно оздоровить систему королевских финансов. Между 1389 и 1396 годом доходы королевской казны выросли на 36 %. Парламент перестал быть полем боя между королем, лордами и общинами и снова стал использоваться по своему прямому назначению как правительственный форум.

Политические волнения успокоились, и на этом фоне в начале 1390-х годов проявилась вся помпезность двора Ричарда. Эдвардианский двор прославлял рыцарство, любовь и войну; двор Ричарда прославлял величие и славу помазанного короля. Вошли в оборот новые, высокопарные формы обращений. В прошлом английских королей называли «Милорд», теперь же, в подражание модному французскому стилю, в обращение вошли новые титулы «Ваше Высочество» и «Ваше Величество». Письменные обращения стали напыщенными, избыточными: «Высочайший и могущественнейший принц» или «Ваше высочайшее королевское величество». Язвительный Уолсингем называл их «титулами не человека, но бога» и «мудреными льстивыми словами, вряд ли подобающими простому смертному».