Глубокоуважаемый друг!

Второе письмо мое к Вам омрачено вестью о болезни Вашего сына. Для нас эта тяжесть успела уже изгладиться — вначале мы не знали степени серьезности болезни и, получив первые сведения, ожидали худшего.

Конечно, нам неприятно, что мы не смогли уберечь Вашего сына, но он сам в данном случае считает себя справедливо наказанным — постель для него наихудшая пытка.

Резюме — Вашему сыну повезло еще раз, и Вы должны при встрече сделать ему жесткое внушение.

Теперь о новых положениях в нашем торговом деле. В течение 2-х последних недель мне удалось утихомирить многих буянов. Но это меры временные. Необходимы коренные перестройки, необходимы твердые рулевые, определенная цель (конечная) и план на ближайшее будущее.

Еще более необходима точная обрисовка нашего политлица (в целом). Персонально мы ясны, но широкая масса (низы) требует чистки и ретушевки.

Ни застоев в работе, ни нервности допускать нельзя — второго у нас нет, но первое есть. (Если бы не было застоя, искусственно нами вызванного, было бы гораздо хуже.)

Быстрое проведение в жизнь Вашего решения, т. е. руководство нашей работой на месте, хотя бы в течение одного-двух месяцев, мы считаем блестящим выходом из положения (мы — это я, Ваш сын и еще несколько человек, знающих Ваше отношение к нам), ибо, повторяю, ресурсы и надежды на солидное торговое будущее с каждым днем улучшаются. Я придумал эту фразу и знаю ее правоту. Дальнейшие выводы для Вас излишни, Вы, я уверен в этом, видите их лучше меня.

Итак, жму еще раз мысленно Вашу руку (надеюсь, что мысленно в последний раз).

А.П. и И.Т. доложат о наших торговых делах.

Всегда и всюду Ваш (подпись).

1924 г.

Из письменного доклада И. Т. Фомичева — Б. В. Савинкову

…Сообразуясь с Вашими пожеланиями и с собственным разумением своей ответственности перед нашим священным движением, я, не считаясь с довольно большим риском, совершил инспекционно-осведомительскую поездку по России с конечным направлением на юг, которая к концу была омрачена и фактически прервана трагическим происшествием с П. Отлично понимая и разделяя Ваше волнение, начну с последнего.

Опрос осведомленных лиц показал, что ошибки в выборе для экса поезда не было, т. к. вооруженные военные и гражданские люди могли оказаться в любом поезде. Расстановку сил также следует признать правильной: 6 человек во главе с надежным и опытным человеком от С.-Гирея ехали в поезде, а 23 человека, все на конях, во главе с П. ждали поезд в условленном и, замечу, хорошо выбранном месте.

Первая ошибка допускается группой, ехавшей в поезде, — к моменту остановки поезда на условленном месте эти люди оказываются в пяти вагонах от вагона, в котором находился артельщик с деньгами, предназначенными как предмет экса. Пока они пробивались к вагону с артельщиком, уже поднялась тревога, в результате чего они были встречены выстрелами, еще не достигнув цели… В это время был убит человек С.-Гирея, и группа, оставшаяся без вожака, фактически распалась, а двое бежали. Между тем люди, руководимые П., оказались в положении, когда они не могли вести уверенный огонь, т. к. боялись поразить своих. Тогда П. проявил присущую ему храбрость: оставив коня, он вошел в поезд и по вагонам, с одним наганом в руке, пошел к месту, где шла перестрелка, чтобы принять руководство боем. Остальные его люди разбились на три части, две из которых направились в начало и конец поезда, а третья осталась в районе вагона-цели, ожидая сигнала П. атаковать цель.

Однако П., еще не доходя до вагона с артельщиком, был дважды тяжело ранен — в ногу в области паха и в грудь. Но у него хватило сил выбраться из вагона и свалиться на насыпь, что было замечено людьми его группы, которые немедля бросились к нему, подобрали, и четверо, взяв его на коня, повезли от места событий. Одновременно с этим машинист паровоза, который не был взят под контроль (ошибка П.), дал гудок и повел поезд к Ростову. Оставшиеся в живых люди из группы, находившиеся в поезде, еле успели выпрыгнуть, оставив одного убитого в поезде…

Трудно мне описать словами мою тревогу и боль, и единственно, что несколько меня успокоило, это теперь уже уверенность, что П. выздоровеет и вернется в строй.

Примечание автора романа:

Приводить этот доклад полностью я не нашел нужным. В нем двадцать одна страница густого машинописного текста и очень много повторений и всяких пустопорожних и неинтересных рассуждений Фомичева о внутреннем положении Советской России, о борьбе с большевиками и т. п.

Дзержинский был прав — Савинков нервничал оттого, что не имел новых известий из России. Почти каждый день звонил по телефону в Варшаву, спрашивал, нет ли чего-нибудь нового. Когда он слышал все то же «пока все по-старому», его охватывала дикая ярость, и он торопливо прощался со своим далеким собеседником, иногда все же успевая прорычать в трубку что-нибудь вроде «безобразие», «саботажники». Потом ему бывало стыдно своей ярости, он отлично понимал, что от Философова и Шевченко ничего не зависит и что у него нет никаких оснований подозревать в саботаже Павловского, Фомичева или Шешеню. Он понимал, что нервы у него не в порядке, и оттого нервничал еще больше. А именно это и имел в виду Дзержинский, когда, предлагая устроить в операции паузу, говорил, что будет весьма полезно для дела, если Савинков вдоволь повисит на собственных нервах.

В пору больших тревог Савинков начинал бояться одиночества. А сейчас тревога не оставляла его ни на минуту. Ночью он просыпался от острого тревожного чувства опасности и потом долго не мог заснуть, снова и снова обдумывая свои дела. Никому еще об этом не говоря, он уже решил для себя, что его поездка в Россию неизбежна, и последнее время его непроходящей тревогой было то таинственное, неведомое, что ждало его в России. А сказать яснее — это был страх перед Россией, сознаться в котором он не мог без стыда даже перед самим собой. Ведь всю свою деятельность последних лет он не раз публично называл проламыванием двери в Россию к ждущему его народу…

На днях он попросил в банке справку о состоянии текущего счета своего союза и ужаснулся, узнав, сколько денег уже израсходовано. Главные пожиратели средств находятся, конечно, в Варшаве. Савинков знает, что выпуск газеты всегда стоит больших денег, особенно если эта газета — предприятие не коммерческое, а политическое. Знает он, что еще больших денег стоит пусть нищенская, но все же поддержка живущих в Польше русских эмигрантов, которые являются главным резервом его организации. За последнее время в Россию заброшено около двухсот агентов, подготовленных для ведения разведки, для совершения диверсий и террористических актов. Это тоже стоит немалых денег, но экономить на таком деле недопустимо.

Так или иначе, а деньги ушли и каждый день уходят, а он не может появиться в России без средств и оказаться там на чьем-то иждивении. Ни за что! Но как остановить утечку последних денег? Может, уже сейчас прекратить выпуск газеты? Тем более что Москва сама изъявила желание взять газету на свое попечение. Или, может быть, прекратить выдачу ссуд людям резерва, объявив о предстоящей в скором времени переброске их в Россию?