27 июня румынский посол сообщил Молотову, что его правительство готово приступить к дружеским переговорам, но советский премьер разочаровал «дружественных» румын — разговаривать не о чем, румынские войска должны немедленно покинуть Бессарабию и северную Буковину. Поздно вечером румынское руководство согласилось уступить. 28 июня РККА вошла в Бессарабию и Буковину, двигаясь по маршрутам, которые были бы направлениями ударов, если бы Румыния решилась оказать сопротивление. 29 июня были заняты переправы на Пруте с тем, чтобы отнимать у проходящих румынских войск имущество, отобранное у местного населения (а заодно и «излишки» у тех, кто решил бежать из советизируемой Бессарабии).

Если в советское время переход Бессарабии к СССР расценивался не иначе, как освобождение, то ныне наметился другой идеологический перегиб: «Жукову не приходило в голову, что то, что делал он в 1940 году в Бессарабии, было сродни оккупации Судетской области Чехословакии вермахтом в 1938 г. Генерал армии был убежден, что освобождает молдаван Бессарабии и украинцев Северной Буковины от гнета „румынских бояр“. Хотя этот „гнет“ с будущим советским и сравнить-то трудно. Да и „бояр“-латифундистов после проведенной в Румынии аграрной реформы давно уже не осталось. Часть из них превратилась по сути в крестьян и едва-едва сводила концы с концами. Лишь меньшинству повезло стать фермерами и более или менее успешно вести рентабельное капиталистическое хозяйство»[816], — рассказывает Б. В. Соколов. Легенда о том, что аграрная реформа покончила с «боярством» нужна, чтобы создать образ маленькой страны, счастливой в своем капиталистическом образе жизни, от которой соседняя деспотия отторгает кусок под свой «гнет». Была ли Румыния «боярской», то есть помещичьей? Иными словами, исчезла ли после реформы крупная земельная собственность? Советская пропаганда, говоря о «боярской Румынии», следовала за Коминтерном, а сотрудники Коминтерна, как это не покажется странным Б. В. Соколову, опирались на данные румынской же статистики. Во-первых, концы с концами «едва сводили» не бояре, а как раз крестьяне (в том числе те, кому «повезло стать фермерами») — из-за трудностей экономического кризиса и налогового «гнета» государства. Государство это в королевстве Румыния было аристократическим, то есть, применительно к рассматриваемой терминологии — боярским. В 1932 г. крестьяне продали 225742 надела, что составило 82,76 % проданной недвижимости (крупные хозяйства не так страдали от ситуации). В ходе реформы количество помещичьих хозяйств сократилось с 12810 до 10725, а количество принадлежавшей им земли — с 8108900 га до 4570820 га. Так что реформа была весьма умеренной, и нарисованная Б. В. Соколовым картина исчезновения боярства является обычным либеральным мифом, напоминающим прославление столыпинских реформ. Более того, в 20-е гг. в Румынии начался обратный процесс скупки крестьянских наделов помещиками (лишь некоторые из них постепенно переходили на капиталистические рельсы, но не по фермерскому пути, а «по-прусскому» — более медленному и болезненному). К 1930 г. из графы «мелкие собственники» ушло 2790700 га (почти столько же, сколько отрезали от помещиков в ходе реформы), причем к классическим боярам вернулось 899180 га, а остальное — к средним собственникам (из которых «фермерами» можно назвать лишь часть, поскольку остальные вели жизнь мелких помещиков). Вообще говорить о капиталистическом сельском хозяйстве в Румынии можно лишь на отдельных прогрессивных примерах. В целом по стране засевалось 65 % земель, причем в небольших хозяйствах до 5 га — 83 % площади[817]. С ростом размеров процент засеваемых площадей падает. Следовательно, земля в средних и крупных хозяйствах используется менее интенсивно. Это значит, что большинство таких хозяйств не являлось капиталистическими. Румыния оставалась страной с отсталым полуфеодальным сельским хозяйством.

Это статистическое отступление понадобилось нам для того, чтобы показать: критические пассажи советской пропаганды в отношении зарубежных стран строились не на песке. Социальные системы «потенциального противника» были ослаблены многочисленными проблемами и противоречиями. Отсюда — поддержка советизации в Прибалтике изнутри, отсюда — толпы людей с цветами, встречающие Красную армию в Молдавии. Колхозная система не казалась крестьянам большим злом, чем помещичья.

Еще дальше от действительности сравнение ситуации вокруг Бессарабии и вокруг Судет. В 1938 г. Германия отторгла от Чехословакии веками входившую в состав Чехии область на основании этнического принципа: территория населена немцами и потому должна подчиняться немцам, а не чехам. Если не считать Северной Буковины, которая стала дополнительным «призом» за долготерпение с 1918 г., то в 1940 г. в Молдавии произошло событие, прямо обратное Мюнхенскому соглашению 1938 г. — в состав СССР как наследника Российской империи вернулась территория, которая была без каких-либо правовых оснований оккупирована Румынией в 1918 г. лишь потому, что молдаване этнически близки румынам (как судетские немцы — берлинским и австрийским). Бессарабия никогда не признавалась в Москве частью Румынии. Когда Советская Россия была слаба, Румыния захватила Бессарабию. Теперь, когда СССР был силен, он просто вернул свое.

Пытаясь обосновать свое понимание присоединения Бессарабии к СССР как аннексии, Г. Городецкий утверждает: «По договору в Нейи в 1919 г. весь регион отошел к Румынии»[818]. Но при этом «забывает» напомнить читателям, что договор в Нейи не был подписан и никогда не признавался Россией и СССР. Апеллировать в этом деле к договору в Нейи — то же самое, что требовать сейчас у Чехословакии Судеты на основе Мюнхенского сговора.

Крах Версальской системы привел к сокращению румынской территории и с другой стороны. Как только началось вторжение Германии в Бельгию и Нидерланды, Венгрия выдвинула требование к Румынии вернуть две трети Трансильвании. Это была плохая новость для Германии. Могла вспыхнуть война между его союзником Венгрией и бывшим союзником «Антанты» Румынией, которая изо всех сил стремилась сменить фронт и добиться расположения Германии. Венгерско-румынская война могла нарушить снабжение Германии нефтью. Германия добилась начала мирных переговоров, которые начались 16 августа. Румыны тянули время. Чтобы снять угрозу с другой стороны, 21 августа они отдали Болгарии Южную Добруджу.

Когда венгерско-румынские переговоры зашли в тупик, венгры предъявили Румынии ультиматум — или уступки, или вторжение венгерской армии 28 августа. Румыния срочно обратилась за заступничеством к Германии. Риббентроп согласился провести второй Венский арбитраж (первый арбитраж делил Чехословакию). Разумеется, обе стороны должны были подчиниться решению германских арбитров беспрекословно. Те согласились. 30 августа арбитраж вырезал из Трансильвании кусок, который был передан Венгрии. Обе стороны были разочарованы. Венгры хотели большего, румыны считали свою территорию разрезанной венгерским клином. Граница была проведена грубо — часть территорий, населенных преимущественно венграми, остались в Румынии, зато Венгрия получила массы подданных-румын. Зато, как пишет Б. Й. Желицки, «сама же Германия осталась довольной. Она утихомирила и Венгрию, и Румынию, еще больше привязала их к себе, обеспечила возможность и в дальнейшем воспользоваться их ресурсами (нефть, бокситы, продовольствие)»[819]. 6 сентября опозоренный разделом страны король Кароль II отрекся от престола в пользу Михая. Правительство возглавил прогерманский генерал И. Антонеску. Были сняты последние препятствия для превращения Румынии из английского в немецкого союзника. В октябре в Румынию стали прибывать крупные немецкие контингенты войск.