Одновременно Фаддея избрали непременным членом учёного совета адмиралтейского департамента. Представлял его председатель Комитета Голенищев-Кутузов. В высокопарном, но по существу точном слоге Логин Иванович напоминал: «Действия Беллинсгаузена были совсем в других странах, ни одним из русских мореплавателей неприкосновенных. Он простирал изыскания за Южный Полярный круг, среди льдов, противодействовал крепким ветрам, при туманах и морозах. Прекратил изыскания только тогда, когда встретил непроходимые ледяные громады...»

На этом же заседании Комитета подвели итог управлению Морским министерством маркиза де Траверсе. Из перемен, происходящих на флоте, отметили коренное преобразование команд, упразднение морских солдат, введение обучения матросов фронтовой службе, расширение портовых сооружений и строительство прекрасного ансамбля петербургского Адмиралтейства, особенно важные гидрографические работы, кругосветные плавания и полярные экспедиции.

Впоследствии знаменитый историк флота Феодосий Фёдорович Веселаго назвал дальние вояжи «животворным лучом, осветившим наш флот».

«Принося непосредственно огромную пользу, — писал он, — кругосветные путешествия сопровождались множеством разнообразных последствий, благотворное влияние которых сохраняется до настоящего времени. Продолжительные плавания в разных климатах и долгие переходы при самых разнообразных обстоятельствах представляли для офицеров и матросов лучшую морскую практическую школу. Посещение различных стран, сношения с разными народами, от высокоцивилизованных до диких людоедов, расширяло умственный горизонт плавателей, а различные, едва знакомые большинству по учебным книжкам, явления природы, как пассаты, муссоны, океанские течения и т.п., настоятельно требовали серьёзного изучения, потому что близкое знакомство с ними необходимо было для скорейшего, удобного и безопасного плавания. Наконец, борьба с могучими стихиями, водой и воздухом, когда они угрожают в виде штормов, ураганов, тайфунов, плавающих ледяных громад, требовала умения управляться с кораблём, энергии и твёрдости духа не менее, чем жаркое морское сражение. Такая суровая, разнообразная школа, не говоря о нижних чинах, воспитывала немногочисленные, но замечательнейшие по своим достоинствам кадры превосходных, образованных офицеров, славных боевых капитанов, далее отличных администраторов. Благодаря тому, что в кругосветные плавания обыкновенно назначались командирами судов офицеры, уже бывшие в подобных путешествиях, всё практически полезное, выработанное в каждом из этих плаваний, преемственно передавалось и совершенствовалось в последующих. Предавая заслуженному забвению все невзгоды прошедшего печального времени, должно с благодарностью помнить, что именно первая четверть XIX века дала нашему флоту Крузенштерна, Лисянского, Головнина, Беллинсгаузена, Васильева, Рикорда, Литке, Врангеля, Лазарева, Путятина, Нахимова и много других моряков, прославившихся своей благотворной деятельностью в разных морских служебных сферах».

К ним, мореплавателям, открывателям, Беллинсгаузен испытывал особенную приязнь. С отцовской нежностью относился он к Петру Кузьмичу Пахтусову. Этот молчаливый моряк с лицом аскета-простолюдина, сын шкипера, здесь же в Кронштадте окончивший штурманское училище и в чине унтер-офицера отправленный в Архангельск, занимался гидрографическими работами на побережье Северного Ледовитого океана. Они велись в тяжелейших условиях, часто при бескормице и без необходимого снаряжения. Матросы и наравне с ними работавшие офицеры выбивались из сил, болели цингой. Но исполняли свой долг.

Далее Пахтусов загорелся целью исследовать Новую Землю — остров совершенно неведомый. На карбасе «Новая Земля» и шхуне «Енисей» отважный штурман с верными единомышленниками вышли в море и провели съёмку побережья островов. Им пришлось зазимовать. От холода и недоедания умерло двое матросов, остальные тяжело болели, но не бросали работу. На обратном пути шхуна затонула со всей командой. Карбас бросило на мель у Печорской губы. Пахтусову отсюда удалось добраться до Архангельска на оленях.

Но и в этой дороге у него созрел план нового предприятия. В этот раз зимовали в западном устье Маточкина Шара. От цинготной болезни и ревматизма Пахтусов потерял четверых товарищей, остальные настолько ослабели, что не смогли выйти в море следующей весной, а передвигались только по берегу.

От чудовищного напряжения сил и неимоверных лишений, на которые могли идти только русские люди, Пётр Кузьмич скончался в тридцать шесть лет, успев всё же на карты Новой Земли вместо пунктира положить точные очертания и собрать огромный материал для лоции Карского моря.

В лето 1827 года тряхнул сединою Дмитрий Николаевич Сенявин, знаменитый флотоводец, извечный враг турок и оппозиционер всякому насилию. Его не любил Ушаков, но готов был доверить ему флот. Декабристы прочили его в будущее конституционное правительство России. Однако Николай не стал привлекать его к ответственности. Более того, он извлёк старика из забвения, назначил членом Верховного уголовного суда, ввёл в Комитет образования флота, который при нём из «комитета по утаптыванию мостовых» превратился в действенный орган по устройству портов, кораблестроения и морской артиллерии. Адмирала избрали академиком, назначили сенатором. И вот теперь поставили командующим эскадрой против турок в Средиземном море.

Беллинсгаузен подробно рассказал Сенявину о своём недавнем плавании в ту сторону, о том, что удалось разведать.

— Жить — значит быть в пути. Завтра чуть свет я под парусами, — поблагодарив за сведения, произнёс адмирал.

Свой флаг он поднял на грот-стеньге 74-пушечного корабля «Азов», которым командовал теперь Михаил Петрович Лазарев. В эскадре было девять линейных кораблей, семь фрегатов, четыре брига и корвет.

«Все корабли и фрегаты соблюдали во всей точности места свои в ордерах (походных порядках), сколь же верно ночью, как и днём, и все движения и управления производились быстро и правильно, ордер или колонна никогда и ни в каком случае не нарушались.. Старейшие и опытнейшие моряки Дании и Англии, посещавшие эскадру в Копенгагене и Портсмуте и видевшие её в действиях, единодушно отзывались, что столь примерной и отличной эскадры они никогда видать не ожидали», — писал сенявинский биограф лейтенант Броневский.

Притулившись возле рулевого, адмирал ставил перед собою компас, расстилал лакированную карту и сам направлял ход корабля, и только лишь тогда, когда эскадра миновала опасные места, спрашивал чаю. Горизонт, небо, всё злобно темнело. Дождь — тяжёлый холодный дождь осеннего балтийского ненастья — заслонял другие корабли.

На подходе к Портсмуту лоцманы встречали русских. Адмирал от их услуг отказался:

— Наши корабли слишком хорошо знакомы с портами Англии.

Это он вспомнил позорное пленение его эскадры в Портсмутском порту, когда Британия встала на сторону Швеции в российско-шведскую кампанию 1807—1809 годов.

Теперь врагом были турки. Пожар, предрекаемый когда-то послом в Порте Григорием Александровичем Строгановым, должен был разгореться со дня на день. Несмотря на активное давление России, защищавшей христианские народы Греции и Балкан, турки продолжали притеснять и угнетать их. Феодальная власть пашей, баев, янычар не могла уже держаться на одной крови и казнях.