ли, она предупредила Фицджеральда, что он должен уйти из офиса. – Гесслер отошел от стены. – Это было то, что вы называете киножурналом. Основная картина еще впереди.

Дракс перестал кашлять и затих. Его глаза дико блестели в полумраке. Гюнтер кивнул оператору. Тот вставил в проектор другую бобину, на удивление ловко управляясь в почти полной темноте. Должно быть, привык. На экране появилась другая камера, тоже со стулом и столом. Мужчина, одетый в кожаный передник и кожаные перчатки, держал тяжелый кривой нож. Камера сместилась, показав пожилую пару; каждого держал охранник. Пленники были голыми, ничто не скрывало белые, морщинистые тела; длинные груди женщины обвисли. Они держались за руки, тряслись и были бледными от страха.

– Мама! Папа! – выкрикнул Дракс. – Нет! Перестаньте!

– Включите свет, пожалуйста, – негромко проговорил Гюнтер.

Капп вышел, лампы снова вспыхнули. По знаку Гюнтера оператор свернул экран – при этом раздался щелчок – и начал собирать свое оборудование. Он стоял, повернувшись спиной к остальным, за все это время они не видели его лица. Сайм прислонился к стене, весь бледный.

– Покуда мы видели только первую сцену, – обратился Гесслер к Драксу с ехидным смешком. – Фильм может получиться довольно долгим, если вы захотите.

Дракс повернулся к Гюнтеру с отчаянием на лице.

– Не причиняйте им вреда, – взмолился он. – Пожалуйста, не трогайте их. У них есть знакомства, вас ждут неприятности…

– Не в этот раз, – ответил Гюнтер спокойно, почти с сочувствием. – Они всего лишь члены регионального отделения Консервативной партии. Бивербрук и пальцем не пошевелит, чтобы защитить эту мелочь. С момента бегства Манкастера Берлин всерьез надавил на ваше правительство, и оно выдало их нам. Мне жаль, что вам пришлось это увидеть, – добавил он, – но нам нужно, чтобы вы заговорили. Героизм тут не поможет. Ваши родители находятся в нескольких комнатах отсюда, увиденные вами кадры отсняты всего десять минут назад. – Он тяжело вздохнул. – Мы показали вам то, что готовы сделать; и если вы не станете отвечать на вопросы, займемся вашими родителями. А после покажем вам фильм.

Гюнтер надеялся, что теперь Дракс заговорит, – ему все это не доставляло удовольствия, и он молился, чтобы женский мизинец оказался достаточной ценой. Капп живо обернулся к англичанину.

– В противном случае, сами знаете… – сказал он и пожал плечами. – Сначала пальцы на руках, потом на ногах. То одного поросеночка продадут, то другого. Пока никого не останется. Тогда перейдем к глазам.

– Живыми они нам не нужны, вы же понимаете, – продолжил Гюнтер. – И если вы по-прежнему откажетесь говорить, мы займемся вами. Только, скорее всего, будем сочетать физическое воздействие с наркотиками. Мы кое-чему научились у русских. И какую бы личную храбрость вы ни проявили, все окажется бесполезным. Но мы предпочитаем, чтобы вы находились в полном сознании. Вы должны заговорить не позже чем завтра. Уясните это. – Он настойчиво посмотрел на Дракса. – Нет ничего постыдного, если человек начинает говорить, чтобы спасти других. Четверо в бегах, четыре жизни. Скорее всего, их поймают; но даже если кому-нибудь удастся уйти, американцы почти наверняка убьют их, после того как вытянут все нужное им из Манкастера.

Голова Дракса дернулась. Гюнтер не знал, как собираются поступить с беглецами американцы, хотя его не удивило бы, если бы те убили Манкастера, учитывая то, каким опасным знанием он обладает.

– Подумайте об этом и о том, что ваших родителей запытают до смерти, – добавил он.

Несколько секунд висело молчание, потом Дракс произнес голосом, полным усталого отчаяния:

– Я ничего не знаю. У нас так устроено – каждый знает только то, что касается его. Я не знаю, зачем американцам нужен Манкастер. Понятия не имею.

Гюнтер кивнул:

– Мы знаем больше, чем вы думаете. – Он набрал в грудь воздуха. Самое время для блефа, пока Дракс ослаблен и потрясен. Гюнтер продолжил: – Вы намеревались покинуть страну. На подводной лодке. Как мы полагаем, с побережья Сассекса. Берег под наблюдением, мы их поймаем.

По изумленному выражению лица Дракса Гюнтер понял, что попал в цель: именно так беглецы и собирались сделать.

– Откуда вам это известно? – с пораженным видом спросил Дракс.

Гюнтер не ответил, просто наклонил голову. Англичанин молчал какое-то время, потом поник и заплакал. Он рыдал как маленький, плечи его тряслись, от горделивой стойкости не осталось и следа. Он сломался. Гесслер ухмыльнулся. Гюнтер закрыл глаза.

– Если я расскажу вам то немногое, что знаю, вы отпустите моих родителей? – Голос Дракса звучал безжизненно и глухо. – Похоже, вы и так уже все знаете.

– Конечно отпустим. Они нам ни к чему.

У Дракса опустились плечи.

– Не знаю, где именно должны были нас подобрать. Но это в часе езды от Лондона.

Гюнтер призадумался. Час до побережья. Центральный Сассекс. Там много утесов, и число мест, где можно принять людей на борт, тем самым сужается.

– Спасибо, – сказал он и показал на стену, где висел экран. – Мне жаль, что вам пришлось это увидеть. Искренне жаль.

– А все, что вам известно… – проговорил Дракс. – Кто это сообщил?

– Я сделал логические выводы. Выражение вашего лица подтвердило справедливость моей догадки. А теперь вы сузили для нас район поисков.

Голова Дракса беспомощно упала на грудь – такое часто происходило с людьми, которых сломали. Гюнтер кивнул Гесслеру, и тот вслед за ним и Саймом вышел из камеры, оставив Каппа на страже. Пройдя несколько шагов по коридору, они остановились. Чуть дальше молодой эсэсовец, сидевший за столом, заполнял бланки. Зазвонил телефон на столе, молодой человек поднял трубку.

– Хорошая работа, Гот, – сказал Гесслер. – Образцовый допрос. Восхитительно. Мы еще можем выиграть этот раунд.

– Спасибо. Будьте добры, попросите охранников бдительно следить за ним. Велик риск суицида. Им завладеет чувство вины.

– Вы взяли его на блеф, – заметил Сайм. – Насчет подводной лодки.

– Да. Мы можем сообщить нашим людям на острове Уайт, что надо ждать появления американской субмарины у побережья Сассекса. Дракс – недалекий человек. Такие люди храбры, но обладают слишком узким кругозором. Будучи схваченными, они склонны думать о том, как сами будут терпеть сильную боль. Он наверняка продержался бы довольно долго.

Гесслер расхохотался:

– А у вас он рыдал, как дитя. Как девчонка.

– Мой брат говаривал, что для него труднее всего перенести это зрелище, – сказал Гюнтер. – Когда взрослые мужчины плачут как младенцы, стоя на коленях перед могилами, выкопанными по приказу его людей.

Гесслер неожиданно нахмурился.

– Ладно, держите меня в курсе всех деталей, – сухо бросил он, кивнул Сайму и зашагал по коридору, стуча сапогами по мраморной плитке. Молодой эсэсовец положил трубку и вскочил. Лицо его было бледным. Он отсалютовал Гесслеру,