бы проломить нам голову одним ударом клюва. Девушка говорит, что нет, но я не думаю, что она специалист по грифам…

Я влюбился в эту деревню и особенно в утес грифов! Девушка говорит, что в поселке есть музей грифов и мы можем пойти туда завтра. Она сказала, что после этого мы наверняка сможем узнать египетских стервятников (она продиктовала мне название, я его опять забыл).

Во всяком случае, скорей бы завтра!

После обеда они снова поднялись на вершину Беон. Они там уже около двух часов. Жоанна нарисовала небо, долины внизу. Она делает перерыв, прежде чем взяться за самое трудное: нарисовать грифа. Она откладывает кисть и поднимает голову от полотна. Эмиль сидит рядом, у него на коленях толстая книга с красивыми глянцевыми страницами. Сегодня утром они пошли, как она обещала, в маленький музей «Утес грифов». Эмиль, которому после Рождества стало трудно сосредотачиваться, здесь оставался совершенно спокойным два с половиной часа, не сводя глаз с огромных выставленных фотографий. В сувенирной лавке он купил красивый том с фотографиями основных видов грифов на глянцевых страницах. С тех пор он не расстается с книгой. Жоанна невольно думает, что Эмиль, погруженный в фотографии хищных птиц, как сейчас, напоминает ей маленького Тома. Он напоминает ее маленького Тома, когда тот рисовал свою синеву.

В этот вечер Жоанна решила достать старую «Монополию» Миртиль. Эмиль удивился, увидев обтрепанную коробку и цену во франках.

— Откуда это у тебя?

— Подруга мне подарила.

— Наверно, старая подруга…

Она кивает. Эмиль смотрит, как она достает игровую доску и раскладывает ее на столе перед банкеткой.

— Маржо терпеть не могла эту игру. Она никогда не стала бы играть в это с тобой.

Жоанна пожимает плечами и продолжает раскладывать билетики, сортируя их по цветам.

— Но ты же любишь играть.

Он хмурится.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Ты пророчица?

— Может быть.

Он наконец садится на банкетку рядом с ней, когда она ставит две фишки, желтую и зеленую, на исходную клетку.

— Маржо любит играть только в домино, — сообщает он, беря кубик.

— Вот как?

— Ты знаешь, ты же ее подруга. Нет?

Он сверлит ее взглядом. Она кивает.

— Да, конечно.

— Вы учитесь в одной школе?

— Прости?

— Маржо во втором классе. А ты?

Она показывает ему клеточку, чтобы он передвинул фишку. Он выбросил три.

— А… Да, я тоже во втором классе.

Несколько дней назад он собрался на встречу с Рено в университетском кафетерии. Сегодня вечером он уже в начальной школе.

— Эмиль… — тихо говорит она через несколько секунд.

— Да?

— Завтра нам надо уехать… На ту ферму, о которой говорил Ипполит.

Она ожидала именно такого разочарования на его лице, поэтому предпочла предупредить его заранее, вечером.

— А там будут грифы?

— Не думаю…

— Я туда не хочу.

— Тогда мы можем заключить договор.

— Какой договор?

— Завтра еще раз поднимемся на утес с грифами, а потом уедем.

Он кивает и бросает кубик.

— Хорошо. А потом поедем в Роанн.

Она предпочитает не отвечать.

27

Необычное встречается на пути обычных людей. Слова Пауло Коэльо вспоминаются Жоанне в тот день, когда они въезжают в Лескён. Пейзаж, омытый закатным светом, навевает ей стихи, картины, фортепианные мотивы. Она никогда не видела такой красоты. Пейзаж предстает как данность: она понимает, что это здесь, что именно сюда странствие должно было их привести, с того первого дня на обочине автострады в Роанне.

— Что с тобой? — спрашивает Эмиль.

Она не пытается скрыть слезы, выступившие в уголках глаз.

— Ничего, все хорошо.

Он еще не догадался, что это здесь. Что он добрался до своего последнего пристанища. Она медленно паркуется на обочине и выключает мотор. Она хочет дать себе время увидеть эту чистую красоту.

Замерев от восхищения за рулем кемпинг-кара, Жоанна смотрит на один из самых красивых природных цирков в Пиренеях. Природный цирк образован ледниками и ограничен вершинами с легендарными именами: плита Королей, пики Ансабер, столбы Камплонг. Она не знает, что Лескён называют «Доломитами Пиренеев», что эта деревня на высоте тысяча метров — самая высокая коммуна в массиве, что из нее открывается вид на самые величественные пики Беарнских Пиренеев — Ани, Ле Бийар, Ле-Дек-де-Люрс… все не ниже двух тысяч метров.

Ее глаза смотрят на этот природный цирк, на известняковые утесы сюрреалистической белизны, вырисовывающиеся на фоне неба, как острые зубы. Деревня притаилась внизу этого почти замкнутого цирка. Сейчас она еще не знает, что Лескён — самое что ни на есть аутентичное поселение, что в нем сохранились серые черепичные крыши, узкие улочки и дома с толстыми стенами, сложенные из камня, с деревянными дверьми и такими типичными маленькими окошками. Она еще не знает, что, выйдя на узкую улочку, ведущую к церкви, с восхищением обнаружит старинные фонтанчики и поилки… Что за деревней горы и леса соседствуют с покосными лугами, изгородями, амбарами и старинными стенами. День за днем она будет открывать цветущие сады, озаряющие весной узкие переулки. Будет видеть фиолетовые цветы, диким ковром покрывающие обочины маленьких дорог, ведущих к амбарам; гвоздики, медуницу, орхидеи и их желтых собратьев; маки, примулы…

Она будет слушать в деревенских кафе вечные россказни о Лескёнской битве, об отваге лескёнцев в сражении с испанской армией. Ничего этого она еще не знает, но ее слезы перед красотой пейзажа — доброе предзнаменование всего, что ее ждет.

— Жоанна?

Женщина энергично протягивает ей руку. У нее коричневое от солнца лицо, очень черные глаза и волосы, прямой нос.

— Очень рада, меня зовут Изадора. Мой отец Пьер-Ален, друг Ипполита. Он получил его письмо. Мы вас ждали.

Все в ее теле дышит энергией: улыбка, бодрый тон, ритм голоса, живой взгляд, большие квадратные ладони.