— Сейчас мне следует набраться терпения, моя Фрэнсис. — Дыхание вырывалось из его груди короткими толчками. — Но не забудь взглянуть на них завтра.

Эстер была уверена, что характер не позволит Джону умереть ранней весной. Он хотел перед смертью увидеть свои тюльпаны и цветение вишен. Девушка надеялась, что его душа не оставит уставшее тело прежде, чем он еще раз возьмет в руки летние цветы. Наконец затихли холодные ветра, свет в окнах спальни стал ярче и теплее. Дыхание Джона тихо ускользало, но он все еще держался. Он ждал лета, ждал возвращения сына.

В конце марта он повернул голову к Эстер, дежурившей у его постели.

— Вели садовнику прислать мне какие-нибудь цветы, — распорядился он тихо, поскольку ему не хватало сил. — Все, что у нас есть. Боюсь, я не дотяну до цветения. Пусть он пересадит несколько тюльпанов в горшки и принесет мне. Они, наверное, еще только-только проклюнулись.

Кивнув, Эстер отправилась на поиски садовника. Тот полол грядки с рассадой, готовясь к великой посадочной лихорадке, которой предстояло начаться, как только минует опасность ночных заморозков.

— Господин Традескант желает видеть свои тюльпаны, — обратилась Эстер к садовнику. — Посади их в горшки и доставь в дом. Срежь много нарциссов, целые охапки. А какие самые лучшие растения из тех, которыми он занимался? Самые редкие и особенные? Можем мы посадить их в горшки и внести в дом, чтобы господин Традескант мог любоваться ими из постели?

Садовник улыбнулся ее наивности.

— Для этого нам понадобится очень большой горшок.

— Тогда возьмем несколько горошков, — настаивала Эстер. — Покажи мне эти растения.

Работник обвел рукой весь сад, а за ним и фруктовые сады с огородами.

— Такой человек, как хозяин, занимается садоводством не в горшках, — изрек он торжественно. — Вот его фруктовый сад. Знаете, сколько там одних только вишен? Сорок! А некоторые деревья из его сада никогда раньше здесь не росли, как, к примеру, вон та слива с Мальты. Он привозил удивительные деревья для парков и садов. Видите те красавицы, такие свежие и зеленые, с бледной хвоей? Он выпестовал их из семян. Это архангельские лиственницы, из самой России. Он привез с собой шишки и сумел получить деревья.

— Но ведь они мертвые, заметила Эстер, глядя на острые желтеющие иголочки, льнущие к коричневым веткам.

Садовник улыбнулся и притянул одну свисающую ветку; на самой ржаво-коричневой оконечности была крошечная розетка зеленых иголочек.

— Осенью они становятся такими же золотыми, как березы, и сбрасывают иголки золотым дождем. Приходит весна, и они снова расцветают, свежие и зеленые, как трава. Господин Традескант взрастил их из крошечного семечка, а теперь какие деревья вымахали! У него в парке есть рябины, но самое любимое дерево — большой конский каштан. Видите аллею вдоль всего парка? Они цветут как розы, а листья у них напоминают веер. Это прекраснейшее дерево из всех, а самое первое хозяин вырастил из ореха на лужайке перед домом. А вот платан из Азии. И никому не известно, каким высоким он будет, ведь никто такое дерево раньше не видел.

Эстер посмотрела на аллею, на ниспадающие, изгибающиеся ветви.

— Я не знала, — ответила она. — Господин Традескант показывал мне и парк, и сады, но никогда не говорил, что эти деревья — его собственные, что он первым открыл их и вырастил здесь, в Ламбете. Он просто обмолвился, что все они редкие и очень красивые.

— А еще есть травы и овощи, — продолжал садовник. — Несколько сортов одного только чеснока, а еще красный салат-латук, дающий семнадцать унций хороших листьев, пряная лаванда, перец с Ямайки. Цветы у него со всего мира, мы рассылаем их по всей стране. Вот взгляните на эту красавицу; хозяин дал ей свое имя: традесканция. У нее небесно-голубые цветки из трех лепестков, в дождливые дни они сворачиваются и прячутся в семенных коробочках, и может показаться, что цветок погиб. Но в солнечный день традесканция снова голубая, как ваше платье. Этот цветок радует сердце, да и неприхотлив, растет везде. Горная валериана, луговой сердечник, горечавка крупнолистная, василек серебристый, десятки видов гераней, лютик, похожий на весеннюю розу, анемоны из Парижа, пять разновидностей каменной розы, а еще десятки разнообразных клематисов, люцерна серповидная, дубровник кустистый, мелколепестник — такой же прелестный, как маргаритки, но легкий и воздушный, как подснежники, великолепный махровый нарцисс с сотнями лепестков. Да у него только в тюльпановых грядках зарыто целое состояние. Знаете, сколько там сортов? Пятьдесят! И среди них «Семпер Августус» — самый прекрасный тюльпан на свете!

— Я не знала, — повторила Эстер. — Я думала, господин Традескант просто садовник…

— Да, он садовник, — подтвердил работник с улыбкой, — но еще и путешественник, и исследователь, и человек, который не раз был там, где делалась история. Он величайшая личность своего времени, пусть и всегда был чьим-то слугой. Пятьдесят сортов одних только тюльпанов!

Эстер все смотрела на аллею молодых каштанов. Почки на ветках уже зеленели, пробивались из оболочек, толстеньких и блестящих, влажных и коричневых, как патока.

— Когда они расцветут?

Садовник проследил за ее взглядом.

— Не раньше чем через пару недель.

Она ненадолго задумалась.

— А что, если мы срежем несколько веток, занесем их в дом и поставим в тепле?

— Могут засохнуть и умереть. — Садовник пожал плечами. — А могут раскрыться раньше.

— Тогда тюльпаны — в горшки, — распорядилась она. — Все пятьдесят сортов. Остальное, что готово зацвести, несем в комнату с редкостями или в оранжерею. Давай превратим спальню господина Традесканта в маленький лес, в цветущий луг. Пусть там будут ветви, цветы и деревья, — все, что он любит.

— Чтобы ему стало лучше? — спросил садовник.

Эстер отвернулась.

— Чтобы он мог проститься.

Джон возлежал на высоких подушках, так ему было легче дышать. На голове — ночной колпак, волосы причесаны. В камине горел огонь, окно было слегка приоткрыто. Комнату заполнили ароматы тысяч цветов. Над его кроватью сплелись ветви каштанов, из клейких почек выглядывали молоденькие листья. Еще выше находились ветви бука, с почками, похожими на высохшие льдинки на тонких прутиках, но каждая почка наливалась соком и лопалась, демонстрируя там, где листья стремились наружу, необыкновенную начинку, леденцово-розовую с белым. Вдоль стены рядами стояли тюльпаны, их бутоны были крепкими и круглыми, демонстрируя все окрасы, которые когда-либо были завезены из Голландии: вспышки алого, роскошные полоски и великолепное смешение цветов — красного, белого и желтого. Сияющая чистота тюльпана «Лак», потрясающий заостренный профиль экстравагантного бело-алого тюльпана «Семпер Августус» — цветка, который оставался для Джона отрадой. Были там и букеты роз. Их плотно сжатые бутоны обещали красоту цветка — если бы Джон продержался еще месяц, хотя бы месяц… Были целые охапки колокольчиков, словно пролитые на ковер чернила, белые и темно-синие фиалки в горшках, поздние нарциссы, кивающие маленькими головками. И повсюду, пронизывая буйство красок и формы, цвела собственная лаванда Традесканта, выбрасывая свежие зеленые побеги из бледных колючек и высовывая фиолетово-голубые колоски.