Травелер так растрогался, что забыл о времени и о том, что бутылка почти опустела. Вопросы, встававшие перед ним, умиляли его. Почему надо исключать овощи и плодовые деревья? Почему в слове тела слышалась какая-то дьявольщина? А это видение почти что буддийской чакры, где козы пасутся рядом с тиграми, мышами, бабочками, львами и микробами… Задыхаясь от смеха, он вышел в коридор. Почти ощутимое зрелище земельного участка, где служащие-коего-учреждения обсуждают, как растить кита, закрывало собой мрачноватый вид ночного коридора. Это озарение было вполне достойно и времени, и места, и казалось просто глупым спрашивать себя, где разгуливает Талита, в аптеке она или в патио, когда ровный строй Корпораций звал вперед, словно светильник.

— Вот оно, — сказал Травелер. — Вот та трещина, которая доказывает, что Сеферино совершенно здоров. Орасио прав, нельзя считать порядком то, что кажется нам таковым на ощупь. Сефе кажется, что есть какая-то связь между зубным врачом и запутанной судебной тяжбой; цена дорожно-транспортного происшествия равняется цене на масло для двигателя… Но ведь это настоящая поэзия, брат ты мой. Сефе разбивает коросту на мозгах, как говаривал, уже не помню кто, и мир видится ему под другим углом. Понятно, что за это его и называют блаженным.

Когда пришла Талита, он дошел до двадцать восьмой Корпорации:

Талите и Травелеру эта часть понравилась меньше всего, казалось, беспокойство, присущее Сеферино, слишком быстро оставило его. Возможно, странствующие ученые детективы были, по его мнению, не настоящими дознавателями, понятие «странствующий» придавало им нечто донкихотское, и Сефе, который считал, что это все и так понятно, решил не утруждать себя разъяснениями.

— Похоже на устав рыцарских орденов, — убежденно сказала Талита. — Странно только, что во всех этих трех корпорациях детективов, единственное, что упоминается, — это конторы.

— С одной стороны, это, а с другой — что означает «показания для»?

— Наверное, это значит для дачи свидетельских показаний. Впрочем, это все равно ни о чем не говорит. Никакой разницы.

— Разницы никакой, — повторил Травелер. — Ты совершенно права. Прекрасно то, что возможен мир, где существуют детективы странствующие, исковые и освидетельские. И потому мне кажется совершенно естественным, что Сеферино переходит от рыцарских орденов к религиозным, не забыв вставить между ними научные изыскания духа (как-то ведь надо их назвать, че) нашего времени. Вот, читаю:

— Ну ты скажи! — произнес Травелер, залпом опрокинув рюмку. — Это же гениально!

— Не страна, а рай для парикмахеров, — сказала Талита, бросаясь на кровать и закрывая глаза. — Какой скачок они сделали по социальной лестнице. Одного не понимаю, почему оперативники по убийствам обязательно мужчины.

— Сроду не слыхал о существовании оперативниц, — сказал Травелер. — Должно быть, Сефе это тоже кажется маловероятным. А ты обратила внимание, в вопросах секса он ужасный пуританин, это заметно на каждом шагу.

— Какая жара, просто невыносимо, — сказала Талита. — А ты заметил, с каким удовольствием он включил сюда классификаторов, он назвал их дважды? Ладно, погрузимся в таинственное, почитай мне еще что-нибудь.

— Слушай и заруби себе на носу, — сказал Травелер.