Стена высоких снежных откосов Алафейских гор блестела под звёздами. Епифания поднялась по чёрной лощине Прямского взвоза через большую арку Дмитриевской башни, свернула за амбар и стороной, чтобы не заметили караульные у столпной церкви, вышла к Приказной палате, обогнула её с дальнего угла и по тропе на кромке обрыва подобралась к церкви. Из сугроба она вытащила палку и сунула в глубокое окошко, выталкивая пробку из сена.

– Батюшка! – шепотом позвала она.

– Принесла, сестрица? – почти сразу отозвался Авдоний.

– Держи! – Епифания бросила в окошко ключ.

– Благослови тебя господь! Ступай и сделай, как условились!

Подвал церкви еле освещали угли костра. Раскольники торопливо, но тихо суетились, собираясь покинуть узилище. Брат Сепфор, стоя на коленях, щепкой ковырял землю в углу – там были спрятаны две лопаты, украденные, когда Ремезовы строили подземный ход. Братья Аммос и Пагиил схватили лопаты и бросились откапывать колодец подземного хода. Они рыли быстро и неряшливо, а прочие раскольники ногами и поленьями отгребали землю от ямы. Брат Урия затаился у двери и слушал, не всполошатся ли караульные. Старый Хрисанф, задрав голову, подсвечивал себе головнёй и рассматривал стену. По стене, расколов арку и свод, тянулась трещина.

– Отче, подойди ко мне, – окликнул Хрисанф Авдония.

Авдоний подошёл.

– Дозволь остаться, – попросил Хрисанф. – Я бы к утру вон те кирпичи лопатой расшевелил бы, и весь вертеп рухнет.

– Лопатой в одиночку такую громаду обрушишь? – усомнился Авдоний.

– Я же зодчий, – терпеливо пояснил Хрисанф. – Там в стене железная тяга вмурована. Она этот свод держит, как тетива концы у лука. Я расшатаю кирпичи, тяга выскочит, свод проломится, и храмина внутрь себя просядет. Другие своды от тяжести лопнут, и опоры раздавятся. Всё поедет и упадёт.

– А ты, брате?

– А я уже давно к внучекам своим покойным хочу.

Авдоний положил руку на плечо Хрисанфа, глядя старику в глаза.

– Не время и не место, Хрисанфе, – твёрдо сказал он. – За мной поиде, я всех доведу до вертограда, и тебя с братьями вкупе.

– Кладязь, отче! – громко зашептали раскольники из ямы.

Авдоний спрыгнул в яму, на дне которой виднелась крышка колодца, отряхнул от земли амбарный замок и вставил ключ в скважину. Ключ с хрустом провернулся, и замок распался. Авдоний без лязга снял железные полосы и легко выдернул крышку. У его ног открылся колодец, в глубину которого уводила приставная лестница. Это был путь к свободе.

– Благодетелю Спасе, вопием из бездны нашей, слава те, владыко, Боже всещедрый! – торжественно произнёс Авдоний. – Братья, зажигайте лучины!

Первым с лопатой и лучиной в колодец спустился брат Навин – самый крепкий из раскольников, потом полезли остальные. Авдоний проводил вниз Хрисанфа и сполз последним. В пустом подвале гасли угли кострища.

Освещая тесный и низкий проход лучинами, раскольники друг за другом быстро добрались до кирпичной стены взвозной башни. Пролом, пробитый Леонтием, был заложен кладкой толщиной в два кирпича – такой прочности было достаточно. Брат Навин ударил в кладку плечом.

В это время Епифания возвратилась к Прямскому взвозу тем же путём, которым пришла, но не свернула в ущелье взвоза, а мимо Софийского собора побежала, хрустя свежим снегом, к Павлинской башне, круглой, низенькой и толстой. Окошки собора чуть теплились от огоньков свечей – там читали неусыпаемую Псалтирь. От Павлинской башни вниз к башне на взвозе вела дощатая лесенка с перилами и ступенями, забитыми льдом. Она утыкалась в порог караульной будки, которую сколотили Ремезовы. В двери будки было вырезано оконце размером с ладонь, оно светилось: сторож топил камелёк.

Епифания достала нож и поскреблась в дверь.

– Дяденька, пусти погреться, – пропищала она.

Светящееся оконце заслонила широкая рожа солдата.

– Кто такая? Не положено!

– Посмотри, я одна, – жалобно сказала Епифания. – Холопка я, меня хозяин выгнал козу искать.

– Вот дура, – сказал солдат, отодвинул засов и отворил дверь.

У Епифании не было ни жалости, ни страха, лишь глухая и угрюмая радость. Она решительно ударила солдата ножом в грудь. Солдат охнул и повалился в будку. Епифания схватила его за ноги и вытащила наружу, подтолкнула под перила и сбросила в сугроб под склоном взвоза.

Будка была пристроена к выходу из Дмитриевской башни – к выходу из пушного логова фискала. Тяжёлую, обложенную железом дверь в башню надо было бы долго рубить топором, если прорываться в палаты снаружи. Но изнутри раскольники просто прокрутили на оси фигурную пластину накладного замка, и кованый язык легко выдвинулся из глубокого паза.

Епифания кинулась на шею Авдонию.

– Вот и здравствуй, сестра! – обнимая её, победно улыбнулся Авдоний.

Раскольники на спинах скатились по снежному склону Прямского взвоза на дорогу, словно дети, и поднялись на ноги, отряхиваясь. Высоко над ними вздымалась взвозная башня со своими арками, окнами и пушной казной, а ещё выше была столпная церковь, а над её голой колокольней рассыпались все пресветлые божьи планиды, и денницы, и лунницы, и серьги Богородицы, и звенели цаты на незримых ризах созвездий, и тонкими лучами через весь небосвод блистали адамантовы кресты, и Колесница блистала, и Коромысло, и Плуг, и от полудня до полуночи простирала пернатые крыла Гусиная Стая.

– А дале куда, отче? – задыхаясь, спросил Авдония Мисаил.

– А дале к доброму человеку, – Авдоний оглянулся на Епифанию. – Веди нас, сестрица, мы люди нездешние.

– А потом?

– А потом господа славьте, братья: мы на воле!

И раскольники побежали вниз по Прямскому взвозу.

А в Софийском соборе всё звучала неусыпаемая Псалтирь. Инок Илия ждал своей очереди, а инок Никанор у аналоя дочитывал урочную «славу»:

– Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все ищущие Тебя, и любящие спасение Твое да говорят непрестанно: «велик Бог!» Я же беден и нищ; Боже, поспеши ко мне! Ты – помощь моя и Избавитель мой; Господи, не замедли!

Никанор перекрестился, поцеловал книгу и шагнул назад, уступая место.

– Благослови, господи, – сказал он Илие.

Запахивая ворот тулупа, Никанор вышел из собора в зимнюю темноту. Он по привычке огляделся и вдруг в жёлтых отсветах из окон собора увидел неподалёку лежащего на снегу чёрного человека. Пьяный, что ли? Замёрзнет! Никанор направился к пьянчуге, наклонился, потряс и повернул его. Это был знакомый солдат, который караулил пушную казну и часто заходил в собор погреться. Солдат был мёртв, а снег под ним багровел от крови.

Никанор побежал прямиком к дому губернатора. В воротах у рогаток монаха остановил сторож, и Никанор, волнуясь, сбивчиво объяснил: не иначе как ограбили пушную казну – караульного солдата пырнули ножом, он пополз к собору за помощью и умер на пути. Сторож разбудил лакея Капитона; Капитон, выслушав, осмелился разбудить губернатора.