…как к мемориальному музею дорогого Володи, инвалидицы еще долго приходили на берег к «Симу». Приходили группками и по одной. Помаявшись на берегу, не выдержав, спешили по трапу на «Сим». Как будто ехали уже на целой группе осьминогов. Но новая команда гнала их с судна, материла, и они так же быстро съезжали назад, на берег. И могли грустить уже только там, на пустом гольце возле «Сима»…

За воспоминаниями незаметно летело время. Второй раз тетя Таля подогревала самовар. Сама подсаживалась к столу, но больше молчала. Это была крепкая еще, в теле, кержачка с неувядшей тугой косой. Гораздо моложе Макарова. Как рассказывал Колыванов, Анатолий отыскал ее где-то в Амурской области, когда сам плавал по Амуру… Детей у них не было. Женщина с невысоким лбом, обрамленным мелко свитыми волосами, с затаенной грустью смотрела на Новоселова. На Сашу… Больше, чем остальным, подкладывала ему конфет и печенья, как бы говоря: ешь, детка, ешь!..

Из-за стола поднялись, когда закатный свет упал в алойные рощи на подоконниках. «Ну, дядя Толя, крепкого вам здоровья. Поправляйтесь!» Новоселову хотелось плакать. Держал в двух руках скелетную, точно раздробленную, кисть со всеми косточками пальцев, воротил лицо к окну. Свободной рукой, «косточками», Макаров побрякал у него на плече, дескать, не горюй, пацан, не подведу, мы еще повоюем!.. Когда вышли, Александр от слез не видел двора. Колыванов тоже спотыкался, отворачивался…

Сидели на вершине горы, в полусотне шагов от покинутого домика. Жадно курили. «Не поверишь, но он каждый день заползает сюда. Вот на это самое место. Сидит на траве и смотрит на реку… Часами… И я его тут находил, и Таля каждый раз за ним сюда приходит… Только этим одним и жив, бедняга…»

Тоже смотрели на реку. Ветер стих. От закатного солнца пришел и стоял над рекой вселенский яркий свет. Плыли и плавились по самой реке капища золота. Внизу, в тени горы, мужичок на куцей лодочке работал вёселками. Сплывал быстро и спокойно. Как утица…