Кодовое имя БЕК носил Сергей Курнаков. ГИМНАСТ, возможно, означало «член комсомола», а ТИР — кодовое название Нью-Йорка. Псевдоним МЭЙ принадлежал Степану Апресяну, советскому вице-консулу в Нью-Йорке.

Телеграмму послали еще до того, как были назначены псевдонимы для Холла и Сакса. Из всех сообщений, расшифрованных в рамках проекта «Венона», это было одним из наиболее ясных и недвусмысленных и напрямую касалось атомного шпионажа.

Дело Холла передали агенту ФБР Маккуину. Гарднер вычислил связь между Холлом и шпионом, проходившим под кодовым именем МЛАД. В телеграмме от 23 января 1945 года указывалось, что МЛАДа (чье имя потом заменили на ЯНГ) призвали в армию, но он остался работать в Лос-Аламосе. Временные рамки в точности совпадали с данными из личного дела Холла.

Это было изобличающее доказательство, но нельзя было раскрывать сами расшифровки «Веноны». Маккуин должен был найти доказательства того, что Холл по-прежнему действующий шпион, либо заставить его в этом сознаться. Это была задача не из легких. В то время и Холл, и Сакс уже активно занимались политической деятельностью, такое поведение было исключительно нехарактерно для действующих шпионов. ФБР еще предстояло выйти на Морриса и Лону Коэн, но эта семейная шпионская пара уже отправилась в СССР, прибыв в Москву в ноябре 1950 года.

Холла и Сакса по отдельности вызвали в ФБР на допрос 16 марта 1951 года. Однако оба ожидали такого развития событий и были готовы к нему. Хотя хладнокровие и невозмутимость Холла в течение многочасового допроса только подогрели подозрения Маккуина, дело не продвинулось ни на йоту. Интенсивная слежка не дала никаких новых улик. В конце 1951 года Маккуина отстранили от этого дела, и оно значительно понизилось в списке приоритетов ФБР.

Несмотря на то что во время допроса Холлу удалось сохранять спокойствие, внутри у него все бурлило. В середине 1952 года с ним на контакт снова вышла советская разведка. Они с Джоан переехали в Нью-Йорк осенью того же года. Неизвестно, передавал ли Холл какие-либо секреты наэтом, третьем и последнем, этапе своей шпионской карьеры, но когда Розенберги оказались под угрозой казни, Холл предложил своему советскому куратору экстраординарный ход. Чтобы снять с Розенбергов часть вины, он предложил выдать себя и признаться, чем занимался во время войны. «Я бы это сделал, — говорил он другу после. — Я чувствовал в этом острую необходимость. Но он [куратор] считал, что эта идея никуда не годится. Так ничего и не получилось». В СССР уже пришли к выводу, что Розенбергами можно пожертвовать.

После того как в 1953 году мир облетела новость о первом испытании советской термоядерной бомбы, а Холл узнал, что Джоан ждет второго ребенка, он решил окончательно порвать с советской разведкой. Советский куратор поблагодарил Холла за все, что тот успел сделать.

Холл начал академическую карьеру биофизика и в июле 1962 года поступил в Кавендишскую лабораторию в Кембридже. Вместе с женой и тремя дочерьми он переехал в Англию. Хотя и оставались опасения, что шпионская деятельность Холла еще может быть раскрыта (особенно после ареста и осуждения Морриса и Лоны Коэн, задержанных в Лондоне в марте 1961 года; там они маскировались под букинистов Питера и Элен Крогер[208]), но со временем арест Холла казался все менее вероятным. Телеграмму, расшифрованную специалистами «Веноны» и изобличавшую вину Холла как советского шпиона в годы войны, опубликовали только в июле 1995 года. Холла так и не судили по этому делу, но из-за резонанса, который эта информация произвела в обществе, Теодору пришлось объясниться. Холл умер в ноябре 1999 года. В апреле 2003 года Джоан опубликовала длинные мемуары, в которых написала:

Никто не застрахован от подозрений. Летом 1950 года физик из Харвелла Бруно Понтекорво, проводивший отпуск вместе с семьей, неожиданно исчез. И появился только через некоторое время — в Москве. Позже он дал интервью русскому журналисту и признался, что боялся ареста за шпионскую деятельность, которой занимался в годы войны. Чем именно он тогда занимался — осталось неясным.

В сообщениях, расшифрованных в проекте «Венона», упоминалось и много других кодовых имен — шпионов, прямо или косвенно связанных с Манхэттенским проектом. ФБР собрало довольно объемные досье на многих физиков, в том числе на Бете, Ферми, Пайерлса, Лоуренса, Сербера и Сциларда. Некоторые кодовые имена не расшифрованы и по сей день, в частности КВАНТ и ФОГЕЛЬ/ПЕРС.

21 июня в Москву отправили телеграмму, в которой сообщалось, что КВАНТ приходил в советское посольство в Вашингтоне и принес с собой секретные документы:

Очевидно, что контакт с КВАНТОМ установили раньше. Он уже имел кодовое имя и мог получить аудиенцию у высокопоставленного советского дипломата — возможно, Андрея Громыко. Кто бы это ни был, он передал информацию о газовой диффузии, за которую получил 300 долларов. ФБР его так и не идентифицировало.

Жена Пайерлса Евгения была русской, в свое время состояла в коммунистической партии. Поэтому Пайерлс также был под подозрением. После ареста Фукса Пайерлс сделал из этого далеко идущие выводы: «Позже я узнал, что в ходе отслеживания утечек информации из Лос-Аламоса улики на определенном этапе свидетельствовали, что эту информацию сдает физик из британской группы, то есть под подозрением оказались Фукс и я. Следовательно, за мной тогда должны были активно следить, но я этого никогда не ощущал».

В начале 1950-х у Пайерлса все же возникли проблемы с благонадежностью. Когда в 1957 году его лишили допуска к секретной информации, он отказался от своего поста консультанта в научно-исследовательском центре по ядерной энергетике. Под каким бы подозрением он ни находился, это, однако, не помешало ему получить в 1968 году рыцарский титул.