Сеньора чуть нагнулась вперед и начала говорить, но вдруг что-то случилось с микрофоном: он стал скрипеть и повизгивать. И пока сеньора стояла, терпеливо дожидаясь, когда какой-то мужчина настроит его, Консепсьон задумалась о своем приключении, которое по кругу привело ее туда же, откуда она уходила. Адский бросок через пустыню… знакомство с Хесусом… спасение дочери сеньоры во время пожара. Она слабо помнила, что произошло сразу после пожара, потому что совершенно обессилела и то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Как ей потом сказали, это длилось большую часть недели. Консепсьон четко помнила только те эпизоды, когда рядом с ее больничной койкой появлялась сеньора: подносила стакан воды к ее растрескавшимся губам, чтобы она могла из него отхлебнуть; укрывала одеялом, видя, что ее трясет от озноба; ставила букеты цветов, стараясь оживить обстановку в палате.

Однажды Консепсьон открыла глаза и увидела, что рядом с ней стоит Хесус. Находясь под действием обезболивающих лекарств, которые ей давали, она довольно плохо соображала и вначале решила, что это сон.

— Jesús? Estás tu?[130] — Она прикоснулась к Хесусу, чтобы убедиться, что он настоящий.

— Si, mi corazón. — Он нежно взял ее за руку, но даже это легкое прикосновение заставило ее вздрогнуть — к тому времени бинты уже сняли, но руки по-прежнему были красными и распухшими. Склонившееся над ней лицо Хесуса, такое дорогое ее сердцу, его карие глаза, смотревшие с любовью и участием, действовали на нее лучше любых медикаментов. — Я приехал сюда, как только смог, — сказал он. — Только вчера я узнал о том, что произошло.

Она кивнула, и ее растрескавшиеся губы изогнулись в подобии улыбки.

— Я рада, что ты пришел.

— Доктор сказал, что завтра тебя выпишут. Я приехал, чтобы забрать тебя домой, — сообщил Хесус.

Сначала это сбило Консепсьон с толку. Домой, к ней в городок? Он собирается везти ее туда?

— Это для тебя слишком далеко, — прошептала она охрипшим голосом.

На это Хесус с улыбкой ответил:

— А куда же еще я могу ехать? Я ведь тоже там живу.

Консепсьон все поняла. Домой — значит в Лос-Анджелес.

Она покачала головой.

— Я не могу поехать с тобой.

Улыбка на его некрасивом, но прекрасном лице угасла, и он явно пал духом.

— Por qué по?[131] — спросил Хесус. — Ты ведь обещала, что вернешься ко мне, когда все закончится…

Она такого точно не обещала, но не стала с ним спорить. К тому же теперь появилась еще одна причина, почему она не могла остаться с Хесусом.

— Я в этой стране нелегально, — напомнила ему Консепсьон. — И они знают об этом — вчера ко мне приходил человек из La Migra[132]. — Крупный, солидного вида gringo с планшетом-блокнотом в руках, который задавал ей кучу вопросов на своем слабеньком испанском. — Сеньора сказала, что попробует получить для меня зеленую карту, но предупредила, что никаких гарантий нет. И даже если у нее все получится, меня, скорее всего, вышлют домой, пока будет рассматриваться этот вопрос.

Хесус очень удивил ее, потому что начал смеяться. Он так хохотал, что на глазах у него выступили слезы. Затем, немного успокоившись, он покачал головой и, промокнув уголки глаз носовым платком, весело произнес:

— Ах, mi corazón. И это все, что тебя сейчас беспокоит? А я-то боялся, что ты переживаешь о чем-то более серьезном.

— А этого недостаточно? — спросила Консепсьон, озадаченная его поведением.

Наклонившись, Хесус поцеловал ее в губы и нежно прошептал:

— La Migra не сможет тебя никуда выслать, когда мы будем мужем и женой.

Через неделю после своего возвращения в Лос-Анджелес они поженились в городском муниципалитете. И теперь Консепсьон была уже не вдова Дельгадо, а миссис Хесус Рамирес, жена гражданина Соединенных Штатов, а следовательно, гордая обладательница синего паспорта, надежно спрятанного сейчас в ее сумочке. У нее также был свой дом, куда они с Хесусом переехали вскоре после свадьбы. Там на заднем дворе даже были фруктовые деревья. И не только это — вот уже какое-то время она ходила на водительские курсы, чтобы иметь возможность ездить на своем автомобиле. Правда, перед этим она заставила Хесуса пообещать, что он не будет покупать новую или излишне навороченную машину, чтобы ее не принимали за какую-нибудь gringa. Короче говоря, Консепсьон жила сейчас жизнью, о которой мечтала ее дочь, когда говорила о воссоединении с мужем в «земле обетованной».

Консепсьон почувствовала, как при этой мысли в ней опять проснулась старая печаль. Как бы ей хотелось поделиться своим вновь приобретенным благополучием с Милагрос! Она мимоходом вспомнила о дочери сеньоры. Интересно, как она поживает? Что ж, по крайней мере, она хотя бы жива, чего нельзя сказать о ребенке Консепсьон.

Микрофон издал последний пронзительный писк, за которым последовали аплодисменты и прозвучал голос сеньоры. Для тех, кто ожидал, что она будет говорить по-английски — в том числе и для Консепсьон, — приятным сюрпризом оказалось ее обращение к ним на испанском, хотя рядом с ней стоял переводчик. Несмотря на то что она говорила с запинками, толпа одобрительно шепталась, внимательно слушая ее речь.

— Señores е señoras, estoy aquí en este día de tan importancia…[133] — Ей не нужны благодарности, продолжала она, на этот раз уже с помощью переводчика, который самой Консепсьон был ни к чему, потому что за последний год ее английский значительно улучшился. Наоборот, говорила сеньора, это она хочет поблагодарить людей из Лас-Крусес. Все это было бы невозможно без их труда, по большей части бесплатного; она знает, как им пришлось тяжело трудиться на восстановлении фабрики, что в определенной мере позволило ей найти средства на это стоящее дело. Без их помощи мечта о больнице никогда не стала бы реальностью.

— Есть еще один человек, которого я очень хотела бы поблагодарить, — произнесла сеньора в заключение. — Эта женщина находилась бы сейчас рядом со мной, если бы не ее скромность, поэтому я должна сказать за нее: память о ее дочери будет жить в этой больнице, которая носит имя Милагрос Санчес. — Глаза сеньоры, полные слез, смотрели в толпу, пытаясь отыскать Консепсьон. — Я хочу признаться, что не стояла бы сегодня перед вами, если бы не эта замечательная женщина. На самом деле эта больница появилась благодаря ей. Консепсьон Дельгадо, — прошу прощения, Рамирес, — я знаю, что ангелы, которые смотрят на это с Небес, сегодня улыбаются.

По спине Консепсьон пробежал холодок, когда она услышала, как сеньора почти в точности повторила слова, которые она сегодня уже говорила Хесусу. Только у нее не ангелы улыбались с Небес, а один, конкретный, ангел.