Булганин как председатель Моссовета хотя и являлся непосредственным начальником Ротерта, но играл второстепенную роль. Каганович поручил ему наравне с Хрущевым осуществлять контроль над строительством метро, но Булганин по здоровью плохо переносил микроклимат в шахтах, месяцами болел и перепоручил эту работу Хрущеву. Моссовет меньше отдавал указаний Метрострою, но создавал общие условия для работы: предоставлял для стройки земельные участки и дома[256], разрешал передать для нужд Метростроя столовые и бараки, выделял транспорт и занимался вопросами снабжения. Только на конечной стадии строительства, когда осенью и зимой 1934 г. сооружали вестибюли станций, Булганин стал много бывать на стройке, поскольку он отвечал за оформление площадей и улиц.

Если Метрострой нуждался в транспорте, дополнительных столовых, бараках или в поддержке коммунальных трестов при перемещении сетей городских коммуникаций, Ротерт излагал Булганину свои пожелания в форме постановления Моссовета. Президиум Моссовета брал консультации у специалистов, вел переговоры с Метростроем и заинтересованными организациями и затем готовил постановление, в которое входили некоторые пункты первоначального проекта, но большей частью распоряжения по адресу Метростроя.

Каганович лично знал всех начальников шахт и дистанций. Ежемесячно он собирал их для отчетов и совещаний. На инженеров производили впечатление его феноменальная память на имена и умение быстро сориентироваться в сложных специальных вопросах. На совещаниях он не вызывал «начальника шахты № 30», а говорил: «Кузьмин, расскажи, как у тебя дела».

Совещания с руководством Метростроя и начальниками отдельных шахт и дистанций служили Кагановичу центральным звеном системы воздействия на строительство метро. В отличие от Хрущева и других функционеров, Каганович не отдавал прямых приказов руководству Метростроя. На совещания он всегда приглашал ответственных лиц, даже если речь шла о беспартийных, а не формальных партийных функционеров, чьих профессиональных знаний было недостаточно для принятия решения. Он действовал реже через партийных секретарей, а, как правило, через руководство предприятия и отдельных начальников шахт, постоянно подчеркивая важность единоначалия. Он позволял инженерам информировать себя, излагать свои проблемы и совместно с ними разрабатывал постановления МК, МГК и Моссовета, в которых устанавливались жесткие сроки, но в то же время включались все необходимые меры для создания общих благоприятных условий строительства. Постановления МК и МГК зачастую адресовались другим организациям, предприятиям и ведомствам, которым предписывалось по возможности быстрее реагировать на потребности Метростроя.

Крупное постановление МК, МГК и Моссовета о строительстве метро от 29 декабря 1933 г. готовилось Кагановичем в течение месяца. Работа над ним началась в октябре 1933 г. с создания комиссий, которые проанализировали причины вялого хода строительных работ. На обсуждение итогов работы комиссий в середине ноября 1933 г. Каганович вызвал в МК руководство Метростроя, с беспощадной прямотой изложив недостатки. Такого рода Совещания у Кагановича проходили по-деловому. Спорили, искали решение, каждый излагал свое мнение, возражая при необходимости даже Кагановичу. Речь здесь не шла о публичном партийном собрании, на котором искали козлов отпущения. При всей открытости дискуссии Каганович не позволял ставить под сомнение срок завершения первой очереди к концу 1934 г. и вместе с Булганиным, Хрущевым, Ротертом, Абакумовым, Филатовым (МГКК РКИ), Айнгорном (второй заместитель Ротерта) и Матусовым (тогдашний партийный секретарь Метростроя) образовал рабочую группу по подготовке постановления, которое призвано было дать толчок застопорившемуся делу. Дополнительная рабочая группа обязывалась разработать отдельные параграфы постановления.

26 декабря 1933 г. Каганович собрал ряд начальников шахт и дистанций и подготовил вместе с ними окончательную редакцию постановления. В присутствии Хрущева и Ротерта он заслушал отчеты начальников строительных объектов о состоянии работ и потребовал от них назвать конкретные сроки завершения строительства участков, причем начальники могли лишь слегка корректировать установленные сверху сроки окончания первой очереди. Каганович потребовал от руководителей строительных объектов однозначно сформулировать реалистичные сроки и конкретные потребности. Когда один из начальников шахт запросил слишком много рабочей силы, Каганович жестко поставил вопрос о том, нельзя ли здесь помочь механизацией работ.

Результатом стало постановление от 29 декабря 1933 г., в котором устанавливались сроки для каждого строительного объекта, вплоть до отдельных участков, и давались детальные указания по каждому виду работ, от бетонирования до монтажа электрооборудования. В последующие месяцы постановление служило путеводной нитью для руководства Метростроя и партийной организации. Хотя оно было реализовано не в полной мере, т. е. на многих стройплощадках его осуществление затянулось на месяцы, постановление обозначило явный прорыв в работе Метростроя. Каганович не ограничился изданием постановления, но заставил держать отчет о его выполнении, налагал дисциплинарные взыскания на ответственных лиц, не сумевших устранить недостатки, грозя им увольнением.

Данный стиль руководства, который Каганович применял на всем протяжении 1934 г., оказался в высшей степени эффективным. Впрочем, это давление в первую очередь было обусловлено тем, что Каганович без особой на то необходимости установил экстремально сжатые сроки завершения первой очереди метро, что удорожало строительство и породило много проблем, в частности проблему качества. Без вмешательства Кагановича строительство протекало бы спокойнее, медленнее и «нормальнее».

Хотя Ротерт и после окончания первой очереди считал серьезной ошибкой центральные решения партии, как, например, решение о строительстве метро глубокого залегания, Каганович был о нем самого высокого мнения. Из агентурных донесений выясняется, что в узком кругу Ротерт весьма критически отзывался о Хрущеве, сожалея, напротив, что Каганович больше не может заниматься метро. Каганович, по мнению Ротерта, был интеллигентен и обладал широким горизонтом. Хрущев же, напротив, ничего не понимал и не хотел понимать, кроме того, что он «должен конкретно руководить»:

«Тут видно, что означает это конкретное руководство. Я даю на шахте какое-либо распоряжение, прихожу на следующий день, а все сделано иначе. Почему? Выясняется, что здесь был Хрущев и распорядился совсем по-другому. Каганович такого не делает. Если он что-то считает неправильным, то говорит об этом руководству, а не десятнику на стройплощадке. Было бы намного лучше, если б Хрущев чаще приезжал не к нам, а в ЦК и Политбюро и готовил там вопрос о второй очереди. Наш проект строительства второй очереди они еще не сумели рассмотреть».