За что мы, Михаил Васильевич, воевали – за кабинеты или за комитеты?

Живет Евтихий с капитаншей Курмояровой, которую он забрал в плен под селом Кабардинкой, где, как тебе, дорогой товарищ, известно, мы прижали убегающих деникинцев к морю и вырубили их там счетом шесть тысяч. В самый разгар боя Воловод набросил на капитаншу – она сидела на возу – набросил бурку и сказал: «Моя. Никто не моги до нее коснуться – застрелю». Не дожидаясь окончания войны, уволок он ее в станицу, и поживают они с этих пор на шее советской власти и ох не скажут. В усадьбе у них стоит раскрашенный в две краски сортир на замке. Сходит в тот сортир сам хозяин и на ключ запрет. Сходит хозяйка и опять запрет. Кухарка с кучером на огород бегают. Евтихий партийную школу кончил, потом какие-то курсы кончил, теперь нас уму-разуму учит. Он нам про строительство социализма, а мы ему про сортир напомним, он про хозяйственный рост страны, а мы про то, что жрать нечего, а у него полон двор птицы, поросят, две коровы, жнейка, косилка, четыре собственных лошади. «Вы, – кричит, – разложившийся элемент, в текущей политике ни уха, ни рыла не понимаете, мертвый груз на нашем коммунистическом корабле». – «Чего же нам делать, спрашиваем, и куда деваться?» – «Газеты читайте – и центральные, и краевые, и окружные, и местную стенную». – «Нас, – хором отвечаем мы, – на всю жизнь Деникин выучил, еще десять лет не будем ни одной газеты читать, а понять, чего надо, все поймем». И тут спускаем мы штаны, заворачиваем рубахи и показываем раны колотые, раны стреляные, следы шомполов и нагаек. Насчет газет, понятно, сгоряча брякнем, ну да все равно…

На Первое мая вечером, после речей и парада, вышли мы радостные прогуляться, но радость наша скоро помрачнела. На площади в окнах – большой свет: «Кафе-ресторан Президиум». Подходим ближе и заглядываем в окна через занавески. На столах жратва и вина всевозможные. Музыканты играют, и по залу в обнимку с девками и с базарными торговками танцуют те, кто еще недавно говорил нам речи: секретарь исполкома, нечесе, фининспектора, два землемера, прикащики из хлебопродукта и славный наш кооператор Евтихий Воловод.

Скрепя сердце мы отошли.

Голоса наши когда-то гремели на кровавых полях, а нонче они робко звучат в стенах канцелярий. Много погибло наших дорогих товарищей, но о них и помину нет местной властью. Нас, защитников и завоевателей, восхваляют и призывают только по большим праздникам да когда в нос колет – во время проведения какой-нибудь кампании, а потом опять отсовывают в темный угол. Закомиссарились прохвосты, опьянели властью. Ежели таковые и впредь останутся у руля, то наша республика еще сто лет будет лечить раны и не залечит.

Ждем ответного письма.

С товарищеским приветом (Подписи) 1928

...

Однако ни в ближайших, как было обещано, ни в последующих номерах ответа командира не последовало.

8 мая вышло постановление ЦК ВКП(б): «Объявить строгий выговор редакции «Молодой гвардии» за помещение в № 5 «Молодой гвардии» «полурассказа» Артема Веселого «Босая правда», представляющего («полурассказ») однобокое, тенденциозное и в основном карикатурное изображение советской действительности, объективно выгодное лишь нашим классовым врагам» (Комсомольская правда, 10 мая 1929 года).

«Молодая гвардия» в № 10 помещает статью Ил. Вардина «О правде однобокой и слепой», а в № 1 за 1930 год – стихотворение Уткина «Босая правда. Артему Веселому», которое заканчивается словами:

Так вот:

Если, требуя

Долг с Октября,

Ты требуешь графских прав —

Мы вскинем винты

И шлепнем тебя,

Рабоче-крестьянский граф.

На полях этой журнальной страницы Артем Веселый написал: «Ишь, чекист нашелся!» – а в редакцию журнала отправил письмо: «…тявкающим на меня из-под подворотен отвечаю словами Данте:

От меня, шуты,

Ни одного плевка вы не дождетесь».

«Иосиф Уткин, расстреливающий Артема Веселого в стране пролетарской диктатуры, это очень… очень смешно, если кто понимает!» – писал А. Фадеев в «Литературной газете». При этом Фадеев оценивает «Босую правду» как «политически ошибочный рассказ» и считает, что «не будет вреда, если кто-нибудь еще и еще раз по-пролетарски раскритикует эту ошибку».

В этой связи большой интерес представляет публикация «Московских новостей» (12 июля 1987 года): «Шолохов о просчетах во времена коллективизации». Опубликовано неизвестное ранее письмо Шолохова, датированное 18 июня 1929 года и посланное им с Дона. Несколько выдержек из этого письма:

«А вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен . Беднота голодает… Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится.

Один парень – казак хутора Скулядного, ушедший в 1919 году добровольцем в Красную Армию, прослуживший в ней 6 лет, красный командир – два года, до 1927 года, работал председателем сельсовета… Он приезжал ко мне еще с 2 красноармейцами. В телеграмме Калинину они прямо сказали: «Нас разорили хуже, чем нас разоряли в 1919 году белые». И в разговоре со мною горько улыбался. «Те, – говорит, – хоть брали только хлеб да лошадей, а своя родимая власть забрала до нитки. Одеяло у детишек взяли…»

Я работал в жесткие годы, 1921–1922 годах на продразверстке. Я вел крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти, а вот этаких «делов» даже тогда не слышал, чтобы делали.

Верно говорит Артем: «Взять бы их на густые решета…» Я тоже подписываюсь: надо на густые решета взять всех, вплоть до Калинина; всех, кто лицемерно, по-фарисейски вопит о союзе с середняком и одновременно душит этого середняка…»

Появление в печати «Босой правды» оказалось своевременным и имело большое значение. 1 августа 1929 года в «Правде» было помещено сообщение под заголовком «Постановления о льготах бывшим красным партизанам и красноармейцам не выполнялись». В тот же день аналогичный материал печатают «Известия», особо выделяя заключительную часть постановления Президиума ЦК ВКП(б) и Коллегии НК РКИ СССР: «В случае обнаружения невыполнения законов правительства виновных в неисполнении предавать суду, невзирая на лица и их служебное положение. О результатах проверки представить доклад Совету Народных Комиссаров Союза ССР». Поверх газетного текста рукой Артема написано несколько слов – написано торопливо, карандашом, а потому неразборчиво. Четко проглядывается только одно слово: помог .

Двадцать лет имя Артема Веселого нигде не упоминалось, его книги были изъяты из государственных библиотек, выросло поколение, слыхом не слыхавшее об этом писателе. В 1958 году Гослитиздат выпустил однотомник Артема Веселого, с тех пор его произведения – и прежде всего «Россия, кровью умытая» – издавались не раз и у нас в стране, и за рубежом, многие читатели заново открывают для себя Артема Веселого. Об этом написал мне в 1978 году Валентин Распутин: «Проза Артема Веселого была для меня откровением еще в мое студенческое время, когда она вышла в 50-х годах. Нынче я перечитал ее. Немалая часть советской классики со временем очень заметно стареет, этой книге подобная судьба не грозит, потому что это и талантливая и во многом современная книга».